Леонид Ленч - Тернистый путь

Пес подполз и, готовый принять любую кару, положил морду на элегантные остроносые хозяйские туфли. Оттолкнув пуделя, Мигуэль Мария дель Прадос со смехом повернулся к морякам. Но те молчали, и по лицам их видно было, что «смешная шутка» им не понравилась. Это неожиданное обстоятельство не обидело, а скорее удивило дрессировщика, но он сделал вид, что ничего не заметил, и, светски улыбаясь, подвел моряков к высокой клетке, в которой дремали две небольшие обезьянки.

Зверьки, увы, тоже были далеко не первой молодости — с пепельно-розоватыми плешинками на понурых светло-коричневых спинках, с глубокими морщинками на темных детских лобиках.

Когда Мигуэль Мария дель Прадос окликнул их, обезьяны подняли головы, и снова морякам стало не по себе: такая осмысленная человеческая тоска светилась в круглых кофейных обезьяньих глазах

Дрессировщик на своем трудном англо-испанском языке долго рассказывал что-то Супрунову, помогая себе резкими жестами. Митя Броденко и Сережа Бала-нов рассматривали обезьянок, сочувственно подмигивая им.

— Говорит, что эти обезьяны тоже его пенсионеры, — наконец перевел Супрунов товарищам слова дрессировщика, — говорит, что они раньше исполняли на арене интересный номер. Если им сказать, что они молодые красавицы, они начинают охорашиваться, а если сказать, что они старухи, они очень сердятся.

— А колы ему самому объявить прямо в очи, що он старый хрен, он, мабуть, тоже спасибо не скажет! — сказал Митя Броденко.

Супрунов сделал большие глаза и неодобрительно покачал головой.

Обратившись к обезьянам, Мигуэл Мария дель Прадос ласково, с кошачьими вкрадчивыми интонациями не проговорил — проурчал:

— О линдас мучачос!.. Линдас мучачос!.. [2] Юные красавицы (исп.)

Обезьяны оживились, вскочили.

Дрессировщик продолжал урчать с той же ласковой томностью:

— О линдас мучачос!..

Теперь обезьянок нельзя было узнать. Куда девалась вся их вялая сонливость! Грациозно вихляя бедрами, как и подобает прекрасным юным сеньоритам, они прогуливались по клетке на задних ногах, поддерживая одной из передних лапок длинный хвост, словно воображаемый шлейф вечернего платья; уморительно гримасничая, они гляделись в воображаемые зеркальца, они проводили воображаемыми пуховками по своим плоским носам с вывороченными ноздрями. На них нельзя было смотреть без смеха. И моряки смеялись — громко, от души.

Вдруг Мигуэль Мария дель Прадос жестко сдвинул брови и резко бросил прямо в умильные обезьяньи мордочки:

— Биэхас! [3] Старуха (исп.).

Обезьянки в ужасе заметались по клетке.

— Биэхас! — с явным удовольствием повторил дрессировщик. — Биэхас!

Поднявшись на задние ноги, вцепившись передними лапками в железные прутья клетки, обезьянки трясли ее изо всех сил. Глаза их умоляли о пощаде.

— Довольно! — сказал Сережа Баланов.

Но Мигуэль Мария дель Прадос, наслаждаясь беспредельностью еврей власти над бедными обезьяньими душами, продолжал повторять:

— Биэхас!.. Биэхас!..

В смертельной и уже злобной тоске обезьяны неистово затрясли клетку, она покачнулась и упала на пол

Раздался пронзительный, болезненный крик. В ответ глухим басом залаял пудель, дико заржали лошади, грозно рыкнул проснувшийся снова тигр. Подскочивший служитель поднял и поставил на место клетку.

Торопливо поблагодарив смущенного дрессировщика за доставленное удовольствие, Супрунов — не без ехидства! — пожелал ему новых творческих успехов, и моряки быстро направились к выходу.

После духоты и вони цирковых кулис даже теплый банный воздух улицы казался бальзамом.

Молча прошли они с полквартала. Сережа Баланов вдруг остановился и с чувством сказал:

— Нет, каков гад, а?

— Он все это делает для рекламы! — горячо подхватил обычно сдержанный, серьезный Супрунов. — Наверное, каждый день приводит разных людей к себе за кулисы и устраивает такие подлые фокусы. Этому бедняге пуделю и обезьянкам боком выходит их пенсион. Но здорово работает, между прочим, ничего не скажешь!

Митя Броденко вынул сигарету изо рта и выругал Мигуэля Марию дель Прадос затейливым и сложным морским загибом, а когда наконец поставил в конце немыслимо длинной фразы точку, прибавил, обращаясь к Супрунову:

— Вот ты меня срамил на бюро, Володька, за то что я позволяю себе такой пережиток прошлого, как всякие художественные слова. Но скажи по совести — можно без художественных пережитков обойтись, когда такие су… субъекты проживают на белом свете?