Леонид Ленч - Тернистый путь

Рассматривал он ее долго (у Кастырина даже руки затекли), а когда наконец выпрямился, то все увидели, что лицо Алексея Аполлоновича уже не освещает милая улыбка, наоборот, лицо Алексея Аполлоновича было перекошено гримасой гнева и отвращения.

— При чем здесь, собственно, я! — овладев собой, наконец вымолвил управляющий сбытовой конторой. — Здесь имеется надпись насчет любви и уважения, но она относится к вам, товарищ Кокушев, а не ко мне. И даже подписи сотрудников поставлены. Какая-то Нина Зайчонок, какой-то Семен Плинтус!.. У нас в конторе даже и сотрудников нет таких!.. Считаю подобное отношение неуважением. И даже оскорблением!

Он замолчал и стал обиженно сопеть. Василий Павлович и Агнесса Евгеньевна обратили на Кокушева испепеляющие взоры. «Оборотистый мужик» в совершенной растерянности развел руками.

— У меня это была память от Кустпромснаба! Но, ей-богу, я понятия не имел! Даже и не предполагал, что они, дураки, на буйволе расписывались! Да и зачем туда заглядывать! Алексей Аполлонович, вы не волнуйтесь, подписи можно стереть. Отдам в граверную мастерскую — и порядок!

— Нет-с! — сказал оскорбленный до глубины души новорожденный. — И вообще… пора кончать с этим, подхалимством Да, да, дорогие товарищи, будем называть вещи своим именем. И вообще я вижу, что подбор кадров в вашей конторе… то есть в нашей конторе, так сказать, оставляет желать…

И пошел, и пошел! Скандал!

Я люблю приходить в театр загодя, люблю до начала спектакля погулять по фойе — посмотреть на публику, полюбоваться мужественно-вдохновенными физиономиями артистов и прелестными выразительными лицами артисток на фотографиях, развешанных по стенам, люблю посидеть в буфете за бутылкой лимонада.

Так все было и на этот раз. Я приехал в театр на премьеру современной комедии из колхозной жизни за полчаса до начала спектакля. Мы с женой погуляли по фойе, посидели в буфете — от лимонада воздержались, заменив его горячим чаем, и проследовали в партер.

Комедия оказалась не бог весть какая, но веселая и жизненная по образам и характерам ее героев. Автор, увы, не «поставил новую веху», не «открыл новые горизонты», но зато было видно, что он хорошо знает и любит тех людей, о которых он рассказал в своей незамысловатой пьесе.

В зрительном зале много и хорошо смеялись, а громче и веселее всех — так во всяком случае показалось мне! — смеялась моя соседка слева.

Это была девушка лет девятнадцати, очень миленькая, с большими серыми наивными глазами на бледном личике потомственной горожанки. Одета она была просто, но со вкусом: гладкий черный джемпер и узкая, тоже черная юбка. Рядом с ней сидела пожилая женщина с таким же бледным, приятным, интеллигентным лицом — ее мама. Когда моя соседка смеялась слишком громко и заразительно, мама, делая большие глаза, укоризненно шептала ей:

— Люся, побойся бога!..

И Люся — тоже шепотом — отвечала ей:

— Но ведь смешно же, мама! Я не могу удержаться!

Во втором антракте мы разговорились и познакомились.

Люся оказалась студенткой одного из московских индустриальных институтов. В институт попала прямо со школьной скамьи. Тут в разговор вступила мама, и выяснилось, что Люсин папа профессор и крупный специалист как раз по тому разделу техники, каковому решила посвятить себя Люся. Но Люся сказала, что, вообще-то говоря, она мечтает об артистической карьере, но папа против. Почему? Папа считает, что в артистки должны идти те, у кого есть большой талант, а к Люсиным возможностям он относится скептически.

Нравится ли ей пьеса? Очень! Она смешная!

А что в ней смешного? С очаровательной непосредственностью Люся объяснила, что кажется ей лично смешным в пьесе. В ее рассуждениях было много наивного, но эта наивность искупалась свежестью и искренностью ее чувства.

— Она очень жизненная, эта комедия! — наставительно сказала Люся.

— Вы знаете колхозную жизнь? — спросил я.

— Я была в колхозе!

— Долго?

— Три дня. Наш курс посылали на картошку. Очень было интересно! Но на третий день мама прискакала туда на такси и привезла справку, что у меня гланды и мне надо делать операцию. И в общем, картошку убрали без меня, а гланды вырезали тоже не мне!

Люсина мама сделала «большие глаза» и сказала:

— Люся! Побойся бога!..

…Месяца четыре спустя я попал на конференцию зрителей, созванную одним учреждением из сферы искусства для обсуждения нескольких современных комедий, в том числе и той, которая так понравилась нам с Люсей.