Леонид Ленч - Тернистый путь

— Зачем, дядя Ваня?

— Не рассуждать! Исполняй приказ!

Недоумевая, Ленька вышел на берег, собрал и побросал в лодку одежду браконьеров.

— Садись! Живо!

— Да вы что собираетесь делать, дядя Ваня?!

— Садись, тебе говорят!

Не успел Ленька добраться до своей носовой скамейки, как с одного сильного рывка Куприкова заработал мотор и лодка отошла от берега.

Браконьеры выскочили из воды. Они что-то кричали, грозя кулаками, метались голые по пустынному берегу, но Куприков сидел на корме неподвижный, как бы отрешенный ото всего земного. Он смотрел вперед в одну точку, поглощенный, казалось, одной заботой: как бы не прервался хотя бы на секунду победный грохот мотора!

Лишь за поворотом, когда ничего не стало слышно и никого не видно, он сбросил газ и спокойно, как будто ничего не произошло, сказал:

— Теперь и покурить можно!

Достал из портсигара папиросу, закурил.

Ленька не выдержал:

— Не по закону это, Иван Лукьянович! Зачем же так издеваться над людьми?!

— Над людьми! Да разве это люди! Они же спекулянты отпетые, я их сразу понял. Думали меня, травленого волчищу, спиртиком своим подкупить! Ах, гады! Ненавижу я их, паразитов! Им дай волю, они всю живность истребят ради лишней рублевки, всю землю до лысины доведут… — Он взглянул на растерянное Ленькино лицо и прибавил: — Я знаю, что не по закону сделано. Но ты не беспокойся, я сам на себя рапорт напишу, приму наказание, какое полагается.

Помолчал и сказал мирно:

— Забыл я, Леня, как звали этого… иностранца, который с негром Пятницей беседовал на необитаемом острове?

— Робинзон Крузо!

— Вот пусть теперь этот анекдотчик пузатый поробинзонит со своей средой усатой часика три, четыре, покормит комаров. Потом лодку пришлем, снимем. Куда они без штанов денутся!..

…Куприков действительно написал потом сам на себя рапорт и получил строгий выговор в приказе за свои незаконные действия. Выговором этим он гордится и охотно рассказывает при случае о том, как заставил браконьеров робинзонить без штанов на глухом берегу заповедной заводи, причем рассказывает об этом весело, живо, безо всякой «мочалы», как бы любуясь собой — рассказчиком и главным действующим лицом — со стороны.

Молодые сатирики и юмористы, присылая мне на отзыв свои произведения, очень часто просят дать им советы общего порядка: как надо писать сатиру и как не надо ее писать?

Я не мог оставаться глухим к этим настойчивым просьбам и обращениям, и решил выступить по этому вопросу в печати. И вот в поисках формы для такого выступления я вспомнил о заповедях, которые во времена оны Господь Бог доверительно сообщил Моисею на горе Синай, а Моисей затем обнародовал их ко всеобщему сведению, руководству и исполнению. Мне показалось соблазнительным взять библейские заповеди «за основу» и изложить их своими словами, применительно к сатире и сатирикам.

Я решил, что Господь Бог простит мне эту вольность, Моисей не обидится (а если и обидится, то Бог с ним), а сатирики оценят хотя бы потому, что пародийный стиль свойствен сатире всех времен и всех народов.

Итак, вот эти заповеди.

Заповедь первая

В Библии заповедь начинается так: не сотвори себе кумира…

Подумав, я решил оставить ее в библейской транскрипции: не сотвори себе кумира, молодой сатирик!

Как это надо понимать? А вот как. Хорошо, когда молодой сатирик выбирает себе учителем одного из классиков отечественной сатиры и учится у него искусству жечь язвительным глаголом сердца людей. Но учиться и следовать традициям — это одно, а подражать — это совсем другое! Между этими понятиями существует такая же разница, какая есть между понятиями «учитель» и «кумир». Молодые сатирики, избегайте греха раболепного подражательства, учась, идите дальше своего учителя, расширяйте завоеванные им плацдармы!

Заповедь вторая

В Библии заповедь читается так: не произноси имени Господа твоего всуе… Проще говоря — не божись!

— Не цитируй на каждом абзаце! — так решил я изложить вторую заповедь молодым сатирикам.

Не надо, сочиняя фельетоны, при каждом удобном, а в особенности при каждом неудобном случае подкреплять себя цитатой. Часто цитаты лишь свидетельствуют об отсутствии у автора собственных оригинальных мыслей и о присутствии дурного вкуса. К тому же цитаты у некоторых наших фельетонистов напоминают классическое:

«— Да, это так! — скажем мы словами Тургенева».