Леонид Ленч - Тернистый путь

— Ничего же не случилось, дядя Ваня! — примирительно сказал Ленька. — Если бы они скрылись, пока я спал, тогда другое дело. А то ведь вон они, голубчики, в полном составе! — он показал на браконьеров — они сладко спали на своем моховом ложе под сосной.

— Ну и дураки, что не скрылись! Я бы на их месте обязательно скрылся! Ты думаешь, что как ты есть молодой егерь, так тебе все будет прощено? Нет, брат, вас, молодых, по башке не бить, добра не видать!..

Он долго срамил и пушил Леньку. Тот все молчал, но в конце концов не выдержал и огрызнулся:

— Вы меня, Иван Лукьянович, на пушку не берите. Я тоже могу на вас рапорт подать!

— Какой ты можешь на меня рапорт подать, сопляк?

— Я такой рапорт подам, что вы меня подбили вещественные доказательства кушать.

— Какие такие вещественные доказательства?

— Рыбу ихнюю, вот какие! Вы обязаны были пойманную рыбу вместе с сетью конфисковать тут же, на месте преступления, а вы разрешили браконьерам из нее уху варить. И под ту ушицу анекдоты слушали и ихний спирт пили. И меня заставили стакан принять. Я молчать не буду. Вы старший егерь, а я младший. Я свою вину знаю, и я ее признаю, но с вас спросу больше, Иван Лукьянович!

Старший егерь посмотрел на младшего с уважительным удивлением и сказал тихо, почти ласково:

— Ладно, Леня, горячиться не будем. Мало ли чего на свете не бывает по нашей службе! Постановлено — поплевать и забыть. Понятно тебе?

Ленька не ответил.

— Ну, коли все понятно, — уже в обычном своем покровительственно-насмешливом тоне сказал Куприков, — тогда ложись досыпай, я сам их пока покараулю.

— Чего там спать? Светает уже! — буркнул Ленька. — Разбудим их, да и поедем на кордон.

— Рань еще!.. Я пойду в лодку, мотор поставлю, а ты тут прибери все!

…Настало утро, свежее, чистое, бодрое. Солнечные лучи, набирая силу, быстро гасили бриллиантики росы, сверкающие на высоких стеблях трав, не тронутых косой, и на листьях старых берез, что росли здесь вперемежку с вековыми соснами.

Браконьеры спустились к берегу, к лодке, в которой сидели Куприков и Ленька. Толстячок — пухлое лицо помято, глаза как щелочки — сказал весело:

— С добрым утречком, шефы!

— С добрым утром! — вежливо ответил Ленька.

Куприков молча кивнул.

— Как, Иван Лукьянович, вы насчет того, чтобы чайком заправиться?

— Чаев не будет, гражданин! — веско произнес Куприков.

— Ладно, дома почаевничаем! — сейчас же согласился толстячок. — Дома пустой чай и тот милее водки с закуской. Подтверди, Сергей Павлович!

— Подтверждаю! — бухнул свое усач.

— Собирайтесь, граждане, надо ехать! — сказал Куприков с той же суровостью.

— Прекрасно! — засуетился толстячок. — Ты нас, Иван Лукьянович, до поворота к Гречухе подбрось, там берег отлогий и… попрощаемся по-человечески. А до станции мы как-нибудь пешочком дотопаем!

— Нет, гражданин, я вас обязан на кордон доставить для выяснения ваших личностей и оформления протокола.

— Да ты что, Иван Лукьянович, совсем спятил после спиртика вчерашнего? — моргая белесыми свиными ресницами, все еще сдерживаясь, сказал толстячок. — Так миленько посидели, анекдоты послушали, подружились, можно сказать, на всю жизнь и — на тебе… на кордон?!

— Дружба дружбой, а служба службой. Я вас, граждане, предупреждал, что амнистии вам от меня не будет!

— Не человек ты, дядя, а дуб мореный! — уже с сердцем сказал толстячок.

— И стоеросовый притом! — подтвердил усач.

Куприков даже бровью не повел и ответил кротко:

— Оскорблять меня нельзя, граждане, я при исполнении! За эти слова можете добавку получить!

Толстячок взорвался и стал бешено браниться. Ругательства вылетали из его рта такими же длинными пулеметными очередями, как вчера вечером анекдоты, и эта грязная брань возмутила Леньку. Он уже поднялся в лодке, чтобы сойти на берег и утихомирить браконьеров, но Куприков остановил его властным жестом.

Толстячок иссяк и замолчал. Потом сказал:

— Ладно, поедем на кордон, только искупаемся сначала. Выкупаться-то хоть можно?

— Выкупаться можно!

Толстячок разделся первым и нагишом, без трусов, сияя непристойно белыми ягодицами, полез в воду. За ним с разбегу кинулся в озеро усач. Они резвились и плескались в парной воде на виду у егерей, и вдруг Ленька заметил, что снова, как вчера вечером, дрогнула какая-то жилочка на лице у Куприкова.

— А ну давай живо на берег! — сказал он Леньке. — Собирай их одежонку, бросай в лодку. Быстро давай!