Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет [Авторский сборник]

Согласно этой моде, на Васе была рубашка в крупную черно-красно-зеленую клетку, выпущенная поверх брюк на манер женской кофты. Брюки светло-серые, средней узости, — дудочки Краюху еще не покорили.

У Васи имелся только один головной убор — ушанка из пыжика, выигранная на студенческом вечере в лотерею. Сейчас она лежала, присыпанная нафталином, в сундуке. От прилета грачей до белых мух Вася ходил с непокрытой головой. Он бы ходил так и в сильные морозы, если бы не один трагический случай, в котором несколько повинен один известный московский композитор. Побывав в Англии, он написал очерк о музыке и, между прочим, сообщил, что у всех англичан белоснежные воротнички, мятые пыльники и что лондонцы не носят шляп и кепи, а ходят по улицам в естественном виде: если кудри, так с кудрями, если пробилась лысинка — с лысинкой. Композитор не забыл упомянуть, что джентльмены все еще носят цилиндры, разумеется к фраку. Но он забыл упомянуть, какая в Лондоне среднегодовая температура воздуха и в каком месяце он гулял по туманной столице.

Очерк напечатали в довольно распространенной массовой газете. Дотошные молодые люди, почерпнув из очерка, как им казалось, главное, стали следить за чистотой воротничков и не носить головных уборов. Правда, юным кандидатам в джентльмены пришлось туго — цилиндров, к сожалению, у нас не производят, а импорт этой весьма необходимой детали мужского туалета ограничен.

Мода ходить с непокрытой головой докатилась, понятно, и до Краюхи. Но так как композитор о погоде умолчал, парни расширили безголовоуборочный сезон до крещенских морозов, которые, как известно, шутить не любят.

И вот трагедия. Дружок Васи Каблукова Митя Прокофьев увлекся и появился без шапки в тридцатипятиградусный мороз. Провожая из кино Леночку Мартынову, он долго стоял с ней около крыльца, втянув голову в плечи, и, набираясь храбрости для первого поцелуя, переминался с ноги на ногу.

Безжалостной Леночке в заячьей шубке, в пуховом платке и меховых ботинках было интересно держать Митю на морозе, пока он не взмолится… Через два дня Митя лежал в больнице со страшным диагнозом — менингит!

Он выжил, но стал заикаться.

Зойка после этого случая строго-настрого предупредила Васю:

— Надевай шапку, иначе я с тобой никуда ходить не буду. Мне заика не нужен.

Любовь победила моду.

Но вернемся к дальнейшему описанию Васиного туалета. На ногах у него отличные туфли «Парижской коммуны». Других он обуть не мог по той простой причине, что эти коричневые, благородного фасона, без всяких излишеств туфли у него единственные, если не считать тапочек и лыжных ботинок…

Впрочем, к делу. Надо рассказать, как прошло у Васи объяснение с родителями.

Все обошлось гораздо проще, нежели у невесты. Сначала Вася подверг индивидуальной обработке Елену Сергеевну.

Запивая бородинский хлеб молоком, Вася без всяких предисловий объявил:

— Знаешь, мама, я, кажется, женюсь!

— На ком? — совершенно равнодушно спросила Елена Сергеевна.

— Конечно, на Зое Христофоровой, — удивился Вася. — На ком же больше?

— Так бы и сказал. Тогда дай подумать немножко. Она девушка хорошая, а вот отец у нее очень несимпатичный.

— А мне наплевать, извини, мама, я ведь на Зойке женюсь, а не на ее отце. И жить мы будем не у них, а у нас.

— У нас? Дай немножко подумать… Хорошо, живите у нас.

— Мама! Я тебя очень люблю. Ты у меня очень хорошая. И Зойка говорит, что она тебя и сейчас любит, а будет еще больше. А как папа? Он не будет против?

— Дай немножко подумать… Сначала будет против, а потом согласится. Позвать его?

Яков Михайлович в вечерние часы священнодействовал: читал газеты — «Известия», которые он выписывал больше двадцати лет, и местный «Трудовой край». Он позволял отрывать себя от этого важнейшего процесса только в исключительных случаях. Даже когда соседка Евдокия Васильевна подавилась рыбной костью и Елена Сергеевна повела потерпевшую с широко раскрытым ртом к хирургу, Яков Михайлович не оторвался от газеты, а кратко посоветовал на будущее:

— Рыбу надо есть медленно и желательно в очках.

Елене Сергеевне стоило большого труда оторвать мужа от газеты. Яков Михайлович только тогда поднялся с любимого кресла, когда понял, что случай исключительный — единственный сын решил вступить в законный брак.

Каблуков через очки посмотрел на сына и весело, даже с некоторой лихостью, спросил:

— Надоела холостая жизнь, сынок? А между прочим, не в обиду твоей матери, семейная жизнь похожа на мираж — всегда более прекрасна издали…