Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет [Авторский сборник]

Мне очень приятно, когда утром Валентин Петрович крепко жмет мне руку и, по-ивановски окая, говорит:

— Вчера ты, дорогой товарищ Грохотов, хорошо потрудился. Молодец! Сегодня я тебе работенку посложнее подкину, двадцать восьмую серию.

Это значит, что я буду печатать семивальный грунтовой рисунок с тюльпанами по белому сатину. Рисунок сложный, с тончайшим восточным орнаментом. Его любят в наших среднеазиатских республиках, идет он и на экспорт…

Валентин Петрович называл меня до армии попросту Коля, а сейчас на фабрике зовет меня — товарищ Грохотов, а если встретит на улице или в клубе — Николай Сергеевич. Александр Степанович как звал, так и зовет — «А ну, Микола». Он со всеми запросто, словно все ему родные. Но до поры до времени. Стоит кому-нибудь проштрафиться, Степаныч сразу мрачнеет и начинает «презирать» — переходит на сугубо служебный тон. Разделывальщика красок Наседкина за появление в красковарке в пьяном виде и порчу дорогого импортного красителя он «презирал» месяца три, доводил его чуть ли не до слез своим изысканным обращением: «Разрешите, уважаемый товарищ Наседкин, вам заметить» или «Рекомендую вам, товарищ Наседкин, эту загустку поставить в холодок…»

Измученный ледяной вежливостью, Наседкин взмолился:

— Степаныч, перестань… Хочешь — по морде дай, облай, но перестань!

Странно слышать, что Валентин Петрович и Степаныч были когда-то комсомольцами, заядлыми футболистами, бегали на коньках, а Степаныч однажды получил приз, победив на дистанции пятьсот метров.

Идя на фабрику на другой день после бюро райкома, я очень волновался: как меня встретят товарищи?

Валентин Петрович и на нашем цеховом собрании и на заседании парткома голосовал за прием меня в члены партии. Он встретил меня как обычно, крепко пожал руку, по-деловому, может, чуть-чуть торопливее объяснил наряд, а когда я уходил из его каморки, он еще раз пожал мне руку и, окая, сказал:

— В партии, товарищ, Грохотов, большинством голосов все решается. Ничего тут не поделаешь. Иди, работай. Через годок снова… Поговорим…

О встрече с Александром Степановичем я не думал. Как он говорил, «в партейные» дела он не вникает. Приняли меня или не приняли, я думал, его не интересует.

Степаныч подошел к моей машине молча, постоял, посмотрел, потом поманил меня пальцем:

— Зайди…

В его крохотной каморке, которую он упорно называет «кабинетом», на столике всегда кипит электрический чайник — мастер выпивает за смену стаканов десять крепчайшего чаю. Надо сделать что-нибудь выдающееся, чтобы заслужить приглашение «разделить компанию», «побаловаться чайком». Когда я в перерыве вошел в «кабинет», на столике дымились два стакана.

— Присаживайся. Хочешь — с сахаром, хочешь — с джемом. Хорош чаек! Краснодарский. Ничуть не хуже индийского. Интересно, земля, что ли, на Кубани подходящая?

Поговорив о чае и решив, что лучше всего употреблять смесь грузинского, индийского и краснодарского, Александр Степанович совершенно неожиданно сказал:

— Ты, Микола, не расстраивайся. Тебя примут. Обязательно примут. Не могут тебя не принять…

Откровенно говоря, мне эти слова не особенно понравились: зачем Степаныч лезет не в свое дело?

А Степаныч словно угадал мои мысли:

— Ты, Микола, не обижайся. Я считаю, что весь вопрос в Телятникове. Это он, подлая душа, поперек твоей дороги колодой лег.

Я попытался уклониться от щекотливой темы:

— При чем тут Телятников?

— Как это при чем? Выступи он по-другому, и все было бы в порядке.

Я не удержался и спросил:

— Откуда вы все знаете, Александр Степаныч? Вы же не были на собрании.

— Чудак ты, Микола… Право слово, чудак. Вы еще собрание не закончите, а мы уже все знаем, кто и что говорил, как решили…

— Это же неправильно, Александр Степаныч.

— А по-моему, правильно. Партия не для себя работает, а для народа. Вот тебя в партию не взяли, а мы, беспартийные, говорим: неправильно! Когда года два назад Димку Ильина не приняли, мы, беспартийные, все в один голос: «Правильно! Какой он коммунист? Третью жену меняет, выпивает, всегда злой и деньгу любит задарма получить!» И насчет Телятникова у нас, у беспартийных, свое мнение есть. Это не Григорий Силантьич. Тот настоящий, а Телятников даже не второй, а третий сорт. Ты посмотри, как он с рабочими разговаривает. Как будто слушает, а глазами все время по сторонам шарит — кого бы из начальства не пропустить… Помяни меня, его больше не выберут. И твой вопрос в этом деле огромную роль сыграет. Поэтому не расстраивайся. Твоя история, как бы тебе объяснить, она вроде на пользу сработала.