Геннадий Емельянов - Арабская стенка

Напротив дяди Гриши, по другую сторону квадратного столика, сидел сухой человек с лицом острым и сердитым; На сердитом том лице господствовал нос — тоже острый и тоже сердитый. Нос нависал монументально и давал еще лицу выражение брезгливости. Создавалось такое впечатление, что приятель дяди Гриши только что нюхал тухлое яйцо. Это был дядя Ваня по прозвищу И Другие. Старики играли в шахматы.

Дядя Гриша кивнул Бублику на стул и сказал, обращаясь к дяде Ване:

— А мы вот так походим!

— А мы вот так!

— А мы вот так!

Потом дядя Гриша засмеялся тихим смехом и задрал голову к потолку:

— Опять, Иван, мат тебе! Ты сегодня что-то совсем бестолковый?

Дядя Ваня как-то неуверенно вынул из кармана платок, обмотал его воронкой вокруг носа, подышал громко, наморщив лоб, хотел, видимо, чихнуть, но не чихнул, спрятал платок назад и вздохнул.

— Не заболел разом? От меня ведь можно заразиться, Ваня, говорил тебе — садись подальше, так не послушал.

— А я и не больной вовсе.

— Чего же проигрываешь подряд?

— Голова не варит сегодня что-то — наверно, к перемене погоды.

— Может, оно и так, — миролюбиво согласился дядя Гриша и тут вспомнил про Бублика, поворотился к нему, подправил плед на коленях. Под пледом были тапочки из велюра с бантом посередке. Симпатичные тапочки, пошитые для уюта и благополучной домашности. Бублик туго покашлял и привстал:

— У меня к вам дельце, Григорий Лукьянович…

— Без дельца к нам не ходят, — ответил дядя Ваня и приоткрыл рот, ощупывая двумя пальцами, с нежностью, кончик носа.

— Оно понятно, — сказал Аким Никифорович: — Вы — люди заметные.

— Ты короче! — отрезал дядя Ваня и чихнул вяло, почти неслышно, будто кот.

— Я к вам, собственно, от профсоюзов, — начал скороговоркой Бублик, клонясь и нащупывая рукой у груди холодную бутылку, принесенную с собой. — Просьба у меня к вам великая. У нас к вам, так вернее будет.

— От каких таких профсоюзов? — спросил дядя Ваня, подозрительно сощуриваясь.

— От строительных. Я представляю трест Гражданстрой.

— Что-то я не видел таких в тресте?

— Дай, Иван, человеку изложиться, — сказал дядя Гриша благодушно. — Зачем перебиваешь?

— Не видал я таких молодцов в тресте!

— С просьбой я к вам. Дело, значит, такого свойства. Деликатного, я бы подчеркнул, свойства…

— Не видал я таких в профсоюзе!

— Есть у нас санаторий для детей со слабыми легкими, для туберкулезных, если говорить откровенно, детей…

— Нет у них такого санатория! Есть загородный интернат для детей с дефектами речи!

— И вот мы подумали: приближается весенний праздник — Первомай…

— Интернат этот по линии просвещения, трест же шефствует — это верно.

— Да помолчи ты, ради бога, Иван!

— Он врет, Гриша! Для заик интернат предназначен, я же в курсе. Выдумал — чахоточные дети, это в наше-то время, дурак!

…— И вот родилась у нас, значит, мысль подарить ребятишкам новую мебель за наличный расчет.

— Там племянник мой учился — Олег… Ты же знаешь его, Гриша? Женат теперь, а все одно заикается, будто каша у него во рту горячая. И особенность одна наблюдается: когда матерится, все у него ладно идет, как у Левитана по радио.

— И родилась у нас, значит, мысль подарить мебель. Арабскую.

— Верно, поступали недавно арабские стенки, — пояснил дядя Ваня исключительно для дяди Гриши, не обращая на Бублика ни малейшего внимания. — Помню.

…— Стенка эта с музыкой, открываешь дверцу и — песенка льется. Приятно же! — Бублик осторожно, как на похоронах, сел, терзаемый сомнениями: выставлять бутылку тотчас же или чуть позже? Обычно внутренний голос подсказывал, как быть, а тут внутренний голос молчал. — Приятно же, когда музыка играет. Дети это любят.

— Слушай, Гриш, я все про Олега, про племяша-то. Еще одна особенность: на жену когда лается, тоже все ясно произносит. Ить надо же так! А на работе, он слесарь при автобазе, сплошное заикание. Ни хрена не разберешь, ну — чисто обезьяна: бу-бу, а, ы-ыы. Так и не вылечился. Я его в санаторий устраивал.

Бублик тем временем пока что утвердился в мысли: с бутылкой высовываться рановато. Дядя Гриша смотрел куда-то поверх головы гостя рассеянно и грустно. Бублик, чтобы отвлечь державного старика от побочных всяких думок, сказал громко:

— Для детей стараемся, без корысти!

Дядя Гриша не очнулся, зато дядя Ваня был начеку:

— Врет он! Чтоб профсоюзы да мебель не достали — быть такого не может! Ты, молодой человек, туфли на высоком каблуке носишь?