Олег Павловский - Мрассу — Желтая река

— И прочищать таким образом мозги, — добавил Оладышкин.

— И не давать спать засоням, — сказал я.

— Я же серьезно… — надулся Кузьма.

— А почему клоп плоский? — спросил Валера.

— Старо, — отмахнулся Оладышкин. — Потому что на нем спят. Это из серии «армянского» радио.

— Вы скажите лучше, почему люди не хотят здесь жить, — сказал Игнат явно под впечатлением сегодняшнего осмотра заброшенного поселка. — Ведь все, кажется, здесь для них создано: лес, воздух, земля, травы, зверье, рыба, а вот бросают же, уходят в дым, копоть, угар…

Поселок стоял на берегу Узаса, метров триста повыше устья. Каких-то пятнадцать лет назад дымились трубы, вялилась рыба, бродили куры. У живущих здесь шорцев был свой вековечный уклад жизни, свои традиции, свои песни. И все это исчезло. Остались одни мертвые, потемневшие от времени безуходные избы. А ведь ставились они мастерски, на века, из прочнейшего листвяного дерева и кедра. Они и сейчас стояли крепко, присадисто, как борцы на зеленом ковре. Только печные трубы пообрушились, да погнили ограды из длинных осиновых жердей. И еще железо не выдержало. Входные двери едва держались на проржавевших петлях.

Я обошел первое подворье, заросшее толстой жирной крапивой, — она быстрее всех растении завоевывает пространства, оставленные человеком, — поднялся по крутым ступенькам крыльца, постучал кулаком по стене, словно спрашивал позволения войти внутрь, попробовал оторвать половицу в сенях, — куда там! В три пальца толщиной, из старого выдержанного кедра, она не подалась и на миллиметр.

— Зря стараешься, — сказал вошедший следом Игнат. — В шпунт заделаны. Шпунт — это вещь, это не гвоздями прибить. Мастера избу ставили, настоящие мастера! Ни труда, ни времени не жалели. Красивая работа. Прямо скажу — красивая.

Игнат профессионально, будто не токарем работал, а столяром-краснодеревщиком, ощупывал подоконники, трогал рамы, двери и восхищенно при этом поцокивал.

В большой комнате стояла широкая, как у Аполлона, будто одним мастером сработанная, а так оно и могло быть, — деревянная кровать. На ней лежал толстый слой пыли, в кухне от прежних хозяев остались стол, поломанная табуретка, длинная лавка вдоль стены. От треснувшей закопченной плиты еще пахло дымом. В углу за дверьми кучей лежала всякая хозяйственная утварь — берестяные туески, плошки, стеклянные банки, старая метла, ржаная керосиновая лампа…

В другие дома мы заходить не стали. Слишком уж неприятный осадок остался на душе. Так бывает всегда, когда видишь покинутые человеком жилища.

— А кому теперь хочется в глухой тайге жить? — сказал Игнату Оладышкин. — Ни дорог, ни путей… Лето — ладно. А зимой? С тоски подохнешь.

— Шалтрёков же живет, не подыхает. И пользу приносит немалую — почти тонну меду продает государству. Один — тонну! Шуточки?! И Аполлон живет…

— Аполлон не живет — наезжает.

— Но пасека-то существует…

— Годиков через пять перестанет существовать. Аполлону тоже надоест мотаться на лошади туда-сюда.

— Ну и хорошо это?

— Конечно, ничего хорошего. Тут по Мрассу тысячи пасек можно поставить, сбор ягод организовать, грибов, орехов… Но что делать?!

— Условия людям создавать надо, — глубокомысленно произнес Кузьма. — А таким, как Шалтреков и Аполлон — памятники ставить, медалями награждать. За их самоотверженность и любовь к родному краю. Так, Волнушечка?

Я утвердительно кивнул. Действительно, во всем мире люди стремятся в город. Они хотят жить в благоустроенных квартирах, ходить по асфальту, покупать красивые вещи. Вполне естественное желание. Человек ищет, где лучше. Но всегда ли получается лучше?

Валера встал, буркнул что-то вроде «спать пора» и полез укладываться в палатку. Он, — я успел это заметить, — не любил разговоров на «общие» темы и всегда первым уходил от костра. За ним вскоре начинал клевать носом Кузьма, потом лез в палатку Виктор Оладышкин. Мы с Игнатом сидели до последнего.

Горы вокруг становятся непроглядно черными. Силуэты деревьев на их вершинах кажутся вырезанными из плотной черной бумаги. Небо вызвездилось до предела. Яркой точечкой плывет среди звезд чей-то искусственный спутник земли. В иные, такие вот звездные вечера, мы насчитываем их до десятка.

Рядом с Игнатом хорошо думать. Он сосредоточенно смотрит на затухающее пламя костра, погруженный в свои, по-моему, не очень веселые мысли. Странно, но мне кажется, что я знаю его давно-давно, С самого дня рождения. И хотя он ни о чем не говорит, я будто бы слышу его голос, и то, о чем он сейчас думает, близко и мне. И я начинаю, кажется, понимать, зачем людям нужна тишина, почему влюбленные стремятся уйти в лес, в парк, на берег реки.