Мирсай Амир: Рыбацкие байки

Мне уже трудно делать вид, что меня их наскоки не задевают, но и ввязываться с ними в скандальный спор мне тоже не хочется. Что делать? Тут, кстати, выходить пора. Поднял я голову и, посмотрев в окно, спрашиваю как ни в чем не бывало:

«Это какая станция?»

«Лагерная!»

«Ась» — я приставил ладонь к уху.

«Лагерная».

«Ась?»

Они хором орут: «Ла-гер-ная, па-па-ша!..»

Схватил свою сумку — и бегом к выходу. Слышу, как они смеются. Но уже не надо мной, а над собой. Вот как я проучил этих молодцов!

Мы тоже посмеялись над финалом его рассказа, и я спросил:

— Скажите, пожалуйста, кто вы? Мне кажется, что я где-то вас видел.

— Вы «Чаян» читаете?

— Стараюсь!

— А рассказ «Склероз» вам не попадался?

Я насторожился. Розыгрыш? Видимо, он меня знает, но прикидывается, будто не знает. Сумел же он тогда, в вагоне, глухим притвориться. Ладно, мы тоже не лыком шиты.

— Читал!

— Тогда знайте, я — дед Латып, герой этого рассказа.

Ну, если дело приняло такой оборот, надо, как говорится, выкладывать карты на стол. Я вижу, что без предисловия обойтись нельзя. Пожалуйста — раскрываю секрет.

Секрет заключается в том, что я хотел вести повествование от имени вымышленного персонажа, но дед Латып из рассказа «Склероз» заставил меня отказаться от моего намерения.

Рассказ «Склероз» написал я. Но, пожалуй, кое-кому могло бы показаться нескромным, если бы о своем собственном рассказе я стал говорить от чужого имени. Лучше уж самому сказать то, что сказать необходимо. И тем не менее прошу не считать эту повесть автобиографической. Ее сочинил не писатель Мирсай Амир, а рыболов Михаил. Почему Михаил? Узнаете по ходу повествования. А почему рыболов, понятно: я и в самом деле рыболов. Правда, всего-навсего любитель. Да еще и не из удачливых. Но ведь для того, чтобы слушать я собирать рыбацкие истории, не обязательно самому ловить рыбу пудами. Имеющий уши да слышит! Вот я и решил назвать свою книгу «Рыбацкие байки». Очень я обрадовался, когда мне в голову пришло это название. Оно мой щит. Оно защищает меня от критики, требующей, чтобы литератор писал только правду, только правду и только правду. Но ведь если книга называется «Байки», да еще рыбацкие, то каждому понятно, что без преувеличения автор обойтись не мог. Ну, если не врал, то кое-что присочинил, скажем так. Но сделал я это только в интересах читателя.

— В таком случае,— может сказать мне мой доброжелатель,— почему ты в самом начале всего этого не сказал? Какого беса ради ты, нарушив все каноны литературы, вставил свое авторское предисловие в конец первой главы?

Мода заставила, дружочек, мода! Взгляните на наши газеты и журналы. Разве они считаются с канонами? Название статьи ставят не в голову, а в середину текста или даже самый конец. Упаришься, пока найдешь начало. А найдя начало, не найдёшь конец. И ничего не поделаешь — мода! Или кино возьмите. Название фильма появляется, когда половину его уже посмотрели.

С модой приходится считаться. Как сказал дед Латып, не бойся умереть, бойся прослыть старомодным.

Кстати, о деде Латыпе. Наверное, среди читателей есть и такие, которые его не знают, поскольку не читали рассказ «Склероз». Как быть? Пожалуй, лучше всего будет, если я включу его в эту книгу (кто не читал — прочитает, а кто читал — полистает). Рассказ невелик. Вот он.

Если человек уходит на пенсию, это еще не значит, что его песенка спета. Я, например, пенсионер, но не хвалясь скажу, что за всю свою жизнь не то что в санатории, а даже в доме отдыха ни разу не бывал. Подойдет летом отпуск — еду на Волгу, строю шалаш и рыбачу.

К чему мне все эти санатории, когда я ничем не болен? Я даже в поликлиники и в те не хожу. Зачем? Там, знаете, какие очереди! Вотал в хвост—был здоров, подошла очередь — заболел от долгого ожидания. Да я лучше пойду к своему соседу и другу Кадырмету. Большой дока и по части болезней, и по части лекарств. Сам любят лечиться и других любит лечить. Он и диагноз поставит, он же и лекарство даст. У него вся аптека в кармане. Сунет туда руку и достает либо пузырек, либо коробочку с пилюлями.

А все же недаром, видно, сказано, что старость не радость! Возраст коварен, он хоть чем-нибудь да напомнит о себе. Мне он о себе напомнил тем, что по памяти меня стукнул — стала она у меня сдавать. И первым это заметил проницательный Кадырмет.

— Э-э, друг Латып! — как-то сказал он мне.— У тебя, я вижу, с памятью что-то... не того! Надо лечиться!