Маргарита Южина - Курсы кройки и житья

– Это он! – кинулась к двери Дарья Андреевна и вернулась уже со смущенным другом, который еле держал огромный поднос, завернутый в полотенца. – А вот и мой Вячеслав… Капитонович. Прошу знакомиться.

Как же ей хотелось сказать «вот мой муж»! Но и просто «мой Вячеслав» говорить было жутко приятно.

– Прошу прощения, – заговорил тот, робея. – Я… эта индейка оказалась ужасно строптивой, еле уговорил ее поджариться до золотистой корочки. Она еще горячая… я постарался донести ее в тепле, чтобы не разогревать.

Гости одобрительно зашумели, мужчины потянулись знакомиться, дамы принялись исправлять незаметные погрешности сервировки… Ольга смотрела на это веселое волнение, и душа у нее пела от счастья. Надо же – как нетрудно организовать людям праздник! Достаточно просто испечь индейку и пригласить друзей! Или нет… трудно. Очень трудно. Не было бы здесь никакого веселья, будь здесь даже целое индюшачье стадо, если бы… если бы не было этих самых друзей, мужского пола. Уж сколько праздников они провели вместе с тетушками, а такого счастья в их глазах никогда не искрилось. Ольга взглянула на Елисеева. Тот смотрел на нее через стекло фужера и смешно морщил нос.

– За хозяек этого дома! – произнес первый тост Федор.

Его тут же поддержали. А потом зазвенели ложки, голоса, шутки кавалеров и кокетливый смех дам… Просто удивительно, как это три пары смогли устроить столько шума и звона!

Ольга сидела напротив Федора. И почему она не догадалась сесть с ним рядом? Или так даже лучше – глаза в глаза… Маменька усадила Ивана Даниловича рядом с собой и беспрестанно подкладывала ему кусочки повкуснее. Тот благостно улыбался и каждый раз, когда Федор тянулся к нему, чтобы наполнить рюмку, испуганно мотал головой:

– Ну Федор! Ну ты же знаешь, я не пью! Что ж ты меня перед Марьей Андреевной пьяницей выставляешь?

Дарья Андреевна тоже сидела рядом со своим Вячеславом и, пока тот о чем-то беседовал с отцом Федора, тетушка незаметно ползала по его спине ладошкой. Ольга не могла сообразить, что же она делает, пока маменька не шепнула тетке:

– Дарья! Прекрати немедленно его измерять! Свяжем мы ему пуловер по размеру, что ты как маленькая! Лучше ему салатика подложи, он у тебя невозможно стеснительный.

Тут же тарелка Вячеслава Капитоновича до краев была наполнена всем, что только было на столе.

Тетушка Наталья вовсю изображала отставную приму. А ее кавалер просто таял, глядя на свою даму.

– Нет-нет, мне нельзя хлеб, вы ж понимаете, – махала руками кокетка, еще с утра налопавшаяся оладьев со сметаной. – Так недолго и форму потерять. Я этого не переживу.

Федор так и искал минутку, чтобы уединиться с Ольгой то на кухне, то в прихожей, то в ванной. Он ей буквально не давал проходу. А ей и не нужно было никакого проходу, она глаз не сводила со своего любимого. Только не все это понимали.

– Оля! Феденька, – звала их маменька, едва они терялись в прихожей. – Несите же вино, что вы там прячетесь?

– Мы не прячемся, – отдувался за двоих Елисеев. – У нас тут финансово-денежные отношения! Сейчас придем! Да, Оль, я ж тебе деньги принес за компьютер. Погоди…

– За какой компьютер, Федор… Да ну их, все эти компьютеры… Елисеев! Закрой в комнату двери, и…

– Нет уж, дорогая моя, вот твои денежки, считай… Ну ладно, потом пересчитаешь, – сунул он ей в руки не очень большую пачку денег и снова прильнул к ее волосам, к губам, к щекам…

– Так я чего хотела спросить… – уже стучалась в дверь маменька. – Вам вино наливать или все же лучше соку? Оля! Там хороший сок, абрикосовый.

– Федор… погоди, – хихикала Ольга, уворачиваясь от поцелуев. – Елисеев! Я тебе говорю, лучше за стол идти… я ж знаю свою маменьку, сейчас она этот сок сюда притащит.

– Оля! Так я принесла, – не обманула ее ожидания Марья Андреевна.

– Машенька, пойдемте за стол, – наконец догадался увести свою даму Иван Данилович. – Ну они ж большие, чего ты, в самом деле? Почитай лучше мне Есенина!

– Ага… – растерянно бормотала бывшая учительница. – Есенина… «Ну целуй меня, целуй, хоть…» Погоди, Иван! Ну надо же их вывести на свет!

Вечер прошел на удивление тепло и весело. Когда на часах стрелки подошли к двенадцати, у дам от огорчения вытянулись лица, а мужчины угрюмо стали собираться по домам. Они и вовсе бы никуда не уходили, но… их отчего-то никто на ночь не оставлял. Догадливее всех оказался папенька Федора. Уже одевшись, он вдруг взял руку Натальи в свои ладони и с пылом проговорил: