Маргарита Южина - Убей меня своей любовью

Окрошко Татьяна Ивановна задумчиво возлежала на койке в предродовой палате. Ее сынишка должен появиться на свет денька через два, и подумать было о чем. Татьяну Ивановну вовсе не печалил тот факт, что сынишка был третьим по счету, а содержать детей с каждым годом становилось все труднее – помимо двух сынков у нее осталось дома еще четыре дочурки. В данный момент ее тревожил только один вопрос – даст ли мэрия им на этот раз квартиру или придется отважиться на восьмого ребятенка. Пока Окрошкам ничего не обещали, и женщина всерьез раздумывала – в какую газету на них пожаловаться, однако так и не определилась, потому что от важного процесса ее отвлек раскатистый могучий храп с соседней кровати. Татьяна Ивановна сначала вздрогнула, как и полагается леди с тонкой нервной системой, а потом разразилась возмущением:

– Не, ну нигде покою нет!! Прям уже и родить спокойно не позволяют – в самое ухо рычат! Что за условия, я не понимаю!! Дамочка! Высуньтесь из-под одеяла, я, наверное, вам тут кричу!

Дамочка еще раз смачно всхрапнула и высунула на свет божий волосатую ногу.

– Какая дикая невоспитанность – завалиться прям в постель с небритыми нога…

В этот миг соседка по палате перевернулась лицом к Татьяне Ивановне и стены дрогнули от пронзительного визга. На кровати лежал совершенно настоящий, живой и вполне дееспособный мужчина!

В дверь палаты немедленно просунулась голова дежурной сестры:

– Окрошко, не буяньте, вам рожать еще не скоро! Ну я не знаю, прям как первоклассница, честное слово. Ой, ну чего вы руками трепещете? Вы ж не черепаха, лежите себе спокойно, говорю же – не скоро еще!

Но Окрошко Татьяна Ивановна спокойно лежать не могла, она тыкала пальцем в соседнюю кровать, верещала на одной ноте и в дикой панике безнадежно барахталась в своей провисшей койке, пытаясь подняться и, надо думать, удрать подальше от сомнительного заведения, где рожать приходится даже мужикам.

– Ой, госсыди, – презрительно собрала губы пупочкой дежурная сестричка. – Прям у самой седьмой ребенок, а она визжит, будто мужчин ни разу не встречала. Чего вы орете? Это санитар наш, отдыхает! Правда, он в декрете сейчас, но без нас долго не может, да! Чуть что – и сюда. А вы прям вся из себя кричите, как будто вас кусают тут! Ну прикорнул мужчина в предродовой, чего орать-то? Палата же вовсе пустая стояла, а потом вас привезли. Я ж не буду его из-за такой мелочи будить. Да прекратите орать-то!

Татьяне Ивановне удалось-таки выкарабкаться из глубокого ложа, она демонстративно напялила прохлорированный халат и высоко вздернула подбородок:

– Или он! Или я! Вот так я ставлю вопрос – ребром! Да! И если вы его немедленно не вытащите, я… я перестану рожать!

– А-а, ну и ладненько, тогда я скажу, что вы во второй роддом переезжаете, ага? – неприлично обрадовалась медсестра и даже уже дернулась куда-то бежать.

– Нет не ага! – остановила ее мощным криком гражданка Окрошко. – Я сама с ним разберусь.

Татьяна Ивановна гневно прищурила глаза, закатала рукава, поддернула повыше будущего ребенка и решительно направилась к спящему санитару. Сестричка, видя ее серьезные намерения, решила не мешать их первому знакомству и поспешно ретировалась.

Окрошко набрала полный кувшин ледяной воды и, не мешкая, выплеснула бодрящую влагу на храпуна.

Палата снова вздрогнула, теперь уже от мощного мужицкого рева.

– Гражданочка Окрошко! – мгновенно засунулась в палату голова главврача. – Вы, я вижу, уже собрались рожать? Вы как-то подозрительно себя ведете – неспокойно. Я бы даже сказал – неадекватно.

– Да что вы! Я совершенно спокойна, это вот ваш санитар мне подозрительным показался, вы у него спросите, может, он собрался? – мстительно усмехалась беременная Окрошко.

Главврач – господин Беликов перевел взгляд на соседнюю койку, и лицо его медленно стало окрашиваться рубиновым румянцем.

– Дуся!! Евдоким Петрович!! Я извиняюсь, что вы себе позволяете?!! – чуть не задохнулся он от негодования. – Потрудитесь объяснить!! Зачем вы покушались на честь беременной женщины?!! Не сметь храпеть в присутствии дамы!!

Громогласный главврач несолидно пустил петуха, поперхнулся и теперь только таращил глаза и страшно сопел носом. Из глаз летели искры, из носа – брызги, изо рта – слюни, а сам себе господин Беликов казался разгневанным львом!