Виктор Коклюшкин - Убойная реприза

Я не стал посвящать в эту киноисторию подельников. Но злостью себя зарядил.

– Твардовский говорил, что котят надо топить слепыми, – продолжал Икс Игрекович уже не так запальчиво, – а мы – добренькие, и паршивых котов развелось – ступить некуда!

– Ну, кошек вы зря оскорбляете, – вступился я.

– Эх, дорогой вы мой! Иисус изгнал из храма торгашей, мы-то не изгоним, мы пошутить стесняемся… интеллигенты!

– Я не интеллигент! – поспешил я отмежеваться.

– И потом, кто вам сказал, что мы унизим его? – вдруг не меня, а больше себя спросил Икс Игрекович. – Если он окажется молодцом – мы будем посрамлены, а он – благодарен нам за предоставленную возможность продемонстрировать свои блестящие качества!

– Ну что ж – это аргумент! – сказал я.

– Вить, ты над Горбачевым смеялся, – напомнил Эдик. – Над Ельциным. Над Гайдаром. Помнишь твою репризу, что у него дедушкин псевдоним, а настоящая фамилия – Голиков, когда он премьер-министром был! А когда премьером – Павлов, у тебя была реприза, что академик Павлов проводил опыты над собаками, а этот – над людьми, а тут какой-то… обормот!

Меня всегда удивляло, что кто-то помнит мое авторство и об этом говорит. На эстраде хорошо помнят репризы, а вот авторство…

– Ну, допустим, – начал сдаваться я, – а кто второй дуэлянт? Опять Снегирев, он же кого-нибудь застрелит! И хорошо, если Эдика…

– Пистолеты будут заряжены холостыми, – успокоил меня и себя Эдик.

– Он и из незаряженных застрелит!

– Соперника я найду, есть один на примете… – сказал Икс Игрекович. – Тут нужен тип нахрапистый, нагловатый… знаю я одного такого.

– Я тоже, – сказал я и посмотрел на Эдика. Теперь, когда сговорились, он был готов откликаться на шутки, и засмеялся.

– Ну, что – по рукам! – провозгласил он. – А сценарий лучше бы уже завтра…

– Завтра сценарий будет, – сказал я. – А вот руку-то вам я не пожму.

– Почему? – удивился Эдик.

– Чтобы не оставлять отпечатки своих пальцев! – пошутил я и… почувствовал, что уже самому себе надоел сегодня своими шутками…

После ужина сел сочинять, представил золотую осеннюю рощу, вдоль нее проселочная дорога, а по дороге, пыля – карета, запряженная четверкой коней…

Представил заснеженную поляну… скинутые на снег шубы и целящихся друг в друга молодых людей с непокрытыми головами…

Представил горный утес… внизу быстрая река, а на утесе две фигуры в белых офицерских кителях… вот блеснули на солнце клинки… один пошатнулся, клинок выпал у него из руки, офицер сделал несколько нетвердых шагов, зажимая на груди рану и…

Позвонил Эдик.

– Привет.

– Привет.

– Ты что – заболел?

– С чего ты взял?

– Ну… голос у тебя такой…

– Сейчас посмотрю в зеркало. Ах, голос в зеркало не видно! А какие еще недостатки надо исправить, чтобы ты со мной мог говорить? Может быть, сменить фамилию? Что-нибудь попроще – Гернфельд-Заяузский тебя устроит?

– Ну, я смотрю, голос у тебя…

– Голос… в образе я! Пишу сцену дуэли! Ты же знаешь… впрочем, ты не знаешь: когда Горький описывал драку, он со стула упал! Такую боль почувствовал, будто его ударили… а может, и вправду, кто-то подкрался и…

– Хотел узнать, не нужно ли чего? – завиноватился Эдик.

– Нужно! – рявкнул я. – Чтобы мне не мешали! Когда я выполняю ваше же задание!

Я веселился, и, как всегда, непонятно для других.

– Эдик, все нормально, – снизошел я. – Трудимся. Сегодня вечером черновичок Игрек Игрековичу… то есть, Икс Игрековичу подкину.

– Ну, все, все – не мешаю! – дал задний ход подельник.

«Беспокоится старый хрыч!» – понял я. Как говорится: доверяй, но проверяй. А проверять пока нечего. Написать сцену дуэли легко, трудно – чтобы она была выполнима в условиях, которые для начала и необходимо придумать. Должно быть все просто, наглядно и возможно к реализации. Чтобы потом говорили: что тут выдумывать-то?! На телевидение, помню, пришло письмо из Астрахани: «Приезжайте к нам на День города, а сценарий мы уже написали: слева на сцену выходит Петросян, справа – Винокур и говорят что-нибудь смешное». А кто это «что-нибудь смешное» напишет? А если кто-то напишет – понравится ли артисту? А если понравится, артист должен выучить, проверить на публике и, если номер смешной, он к вам приедет… и будет читать старье! А новый номер постарается «накатать» и показаться с ним в наиболее популярной телепередаче.

Сценарий… Во Дворце съездов на праздновании 300-летия Российского флота Пахмутова с Добронравовым опоздали, и – на сцену выпихнули меня! После председателя Совета Федерации! В первых рядах военные атташе разных держав, я читаю по бумажке, в зале смеются, а они головами вертят – не поймут, потому что подумали, что я тоже какой-то чиновник. А если бы сначала Юлиан спел про Россию… Пахмутова с Добронравовым тогда его, молодого, везде с собой таскали. И что примечательно: при советской власти до Пахмутовой рукой не достать, потом, в перестройку – на маленькой ткацкой фабрике в крохотном зальчике мы с ней вместе выступали; а развалили Союз, потоптались на его обломках и… никуда не денешься без «надежда – твой компас земной!». То же и с Зыкиной… Народная СССР, Герой Соцтруда, подруга Фурцевой – в конце восьмидесятых в ДК ЗИЛа, в малом зале. Большой закрыт, в фойе – репетиция кружка бальных танцев, а в малом: сначала я со своими рассказиками, потом – народная артистка со своим ансамблем. А когда потоптались на обломках, спохватились и – вновь артистка, на большой сцене, потому что если страна великая, должны быть у нее и…