Виктор Коклюшкин - Убойная реприза

– А про тебя, наверное, – дедушка! – не удержался я.

Погрузились в машины, тронулись в путь. И лето, и полдень, а улицы забиты автомобилями.

– Успеем? – озаботился я.

– Покойник не спешит, – отозвался Икс Игрекович, сидящий сзади, – а нам спешить не рекомендуется, чтобы не стать покойниками.

– Да, – согласился я, – сейчас автокатастроф хватает!

– Напокупали права! – проворчал водитель. – Шпана!.. Я б их всех…

Мы чуть не врезались в автобус. «Лучше молчать!» – понял я. И стал смотреть в окно. «Это даже хорошо, что Снегирев не одноклассник, – размышлял я, – благодарность передать легко, и ясен мотив, почему человек пришел проститься. Выздоровел и – пришел…» Нацарапал на листочке блокнота текст, вырвал и протянул режиссеру. Тот взглянул, хмыкнул и убрал в карман.

Я восседал в черном бумере, справа егозился невзрачный «жигуленок». Брызнет его водитель на меня ненавистным взглядом, прошмыгнет вперед, у светофора – снова рядом. Я ни в чем не виноват, а он меня взглядом жжет. Мужичок лет средних, «жигуль» купил, наверное, когда и должность была, и окладец сытный, а сейчас бедствует, и – виноваты все, кто в дорогих иномарках, а если бы ему повезло, он бы таких, как посейчас он, – презирал.

Я смотрел в окно… Много в Москве мест, где я выступал, гляжу: и здесь, и здесь… Случалось всякое: на Новом Арбате, на высоком этаже, в конференц-зале какая-то бизнес-школа… бизнес-секта. Я же не знал, прочитал один монолог – вдруг громкая музыка, все вскочили, руки над головой и в такт: «Раз, два, три!» Я от неожиданности обалдел, а мне устроитель ласково: «Читайте, читайте дальше». Я прочитал еще один монолог – опять музыка! Опять все вскочили и руками над головой: хлоп-хлоп! А устроитель с первого ряда ласково: «Читайте, читайте…» И так – сорок пять минут! Причем во время чтения монолога смеялись, и некоторые нарочито жизнерадостно, отчего мороз пробегал по коже. Моей.

И тут тоже, чувствую, ситуация засасывает меня, как пыль пылесос, но еду. Смотрю в окно на окружающую действительность, отмечаю, что женщин за рулем много, что взгляд у большинства из их – не дай боже! Какой-то омертвело-погубленный.

Газонокосильщики в оранжевых жилетах… поубивал бы всех! Заткнут уши и скашивают, сволочи, многоцветье, лишая бабочек, стрекоз, шмелей и пчел еды, и птичек певчих – еды, расплодились кругом одни вороны! Выехали из Москвы…

Но вот и приехали. И, как всякий раз, не хочется вылезать. Сядешь в поезд – ехать не хочется, а подойдет время выходить – ехал бы и ехал дальше! Весной на «Маяке», поджидая свой прямой эфир и болтая о том о сем, болтанул и об этом, и помощница режиссера вдруг удивленно и радостно: «И я так же!» Меня это почему-то насторожило.

Приехали… развилка дорог, на полуостровке, образованном развилкой, – церковь с кладбищем, слева от церкви – не вру! – привязана за кладбищенскую ограду веревка, и на ней сушится белье. Справа, вне ограды, пост ГАИ, и рядом для устрашения и воспитания – три сильно искореженных автомобиля. А над всем этим голубое, безоблачное небо России!

Машины с двух сторон обтекают кладбище, белье вздувается на веревке… Когда-то в городском Дворце пионеров, что был у Чистых прудов в пер. Стопани – ныне переулок Огородная Слобода, руководитель фотокружка очень гордился своим фотоэтюдом: купол церкви с крестом, а рядом на доме телевизионная антенна. Он назвал этюд: «Старое и новое» и говорил нам свысока: «Ищите!», уверенный, что мы не найдем. В кружке я занимался один день, но мне хватило научиться «кадрировать» увиденное.

Сейчас на общем плане маялась массовка, поодаль генерал вышагивал туда-сюда, вероятно, накачивал себя батальными сценами, виденными в кино, Снегирев за оградой разглядывал искореженные автомобили, как знаток разглядывает произведения искусства.

Семейная пара, чураясь массовки, изучала сушившееся белье – преобладали детские вещи: распашонки, колготки… Раиса бубнила в мобильник, вколачивая слова, как гвозди. Икс Игрекович с недоумением рассматривал неподалеку от входа в церковь памятник – высокая полированная плита черного гранита с короткой надписью: «Стасу».

Мимо прокатили гроб, за ним тянулись провожающие, впереди несли крест. И тут я впервые осознал значение нашей акции: я представил, как заказчик – этот угрюмый, невысокий мужчина один! Один идет за гробом с крестом в руках… Меня как током прошибло и освободило от сковывающего чувства неловкости. И я по своей старшинской привычке, которая появилась во мне задолго до армии, подозреваю, еще до рождения, стал давать указания и наставлять. Снегиря отогнал от поверженных авто, Раисе погрозил пальцем, чтоб умолкла и не нарушала тишины смиренного места. В массовке, узрев на женщине яркую кофточку, ненавязчиво посоветовал снять на время… Откуда-то, словно из-под земли, тьфу-тьфу-тьфу! Появился Эдик, за ним несли венки. «От верящих в правоту твоей жизни» было нетрадиционно написано на одном. Это я придумал, когда смотрел в окно на трубы ТЭЦ. Хорош был и некролог, начинавшийся словами: «Мы с тобой не прощаемся, мы говорим: “До свиданья!”» Катафалк въехал в кладбищенские ворота плавно и так торжественно, будто покойный всю жизнь старался попасть сюда и вот – свершилось! Гроб дорогой – не пожадничал потомок, я-то, когда вижу такие траты, думаю: лучше бы при жизни и деньгами!