Виктор Коклюшкин - Убойная реприза

Через пяток минут, опуская обнаженные клубни в кипящую воду, я уже еле сдерживался, чтобы не кинуться к дивану – не спать, разумеется, а – творить. Первое, что я написал: «Участие артиста Снегирева исключается». И стал выводить действующих лиц: генерал, генеральша, иностранные представители – говорят с акцентом, только не кавказским, пожилая дама – намек на старую любовь, и т. д.

Главное было – схватить тему за горло. Я насобачился, когда для радио рассказы лудил. Юмористических передач было много: во вторник, четверг – «Встречи накоротке», в субботу – «В субботу вечером», с понедельника по пятницу и тоже на «Маяке»: «Опять двадцать пять», которую убрали из эфира, когда подошло время XXV съезда КПСС. А на первой программе вечером в субботу – «Вы нам писали», и в воскресенье – фирменная передача отдела «Сатиры и юмора» Всесоюзного радио: «С добрым утром!», которую слушала вся страна! Почти вся…

К 1980 году у меня прошло в эфире двести рассказов; когда счет достиг этой цифры – никого не поразившей, кроме автора, я считать перестал. Рассказы озвучивали замечательные артисты: Папанов, Миронов, Вицин, Ларионов… Позвонит редактор – их было несколько, скажет: «У меня “Доброе утро” на такое-то число», и сандалишь! Если рассказ не проходит в «Добром утре» – проскакивает на «Маяке». Главное, получив задание, не дать себе остыть, откладываешь прочие дела и…

Генеральский монолог дался мне легко – вспомнил своего, как он приходил проверять порядок в казарме, и, улыбаясь, уложил на бумагу быстрые строчки. Да и как не улыбнуться, если у него был коронный номер: проверять пыль на сливных бочках. Пройдется во главе свиты по казарме: в спальном помещении откроет наугад тумбочку, заглянет туда, не сильно нагибаясь; в Ленинской комнате перелистнет подшивку газеты «На боевом посту» (беспечные защитники родины дергали из нее на всякие нужды), в бытовой комнате поднимет утюг, подержит, спросит: «Работает?» И – в туалет! Встанет там на приступочку, в которую утоплены чугунные унитазы, вынет из кармана белоснежный платок, потянется на мысочках и… проведет платочком по сливному бочку сверху. И ткнет сопровождающим – укорит в нерадивости. Когда он опять пожаловал в полк, а я был дежурным по роте, то приказал вымыть затылки бочков с мылом. И что же я наделал! Пришел генерал, провел платочком, а он – чистый! Обиделся старый служака – отнял я у него любимую игрушку! Сразу стало видно, что человек он уже пожилой, что скоро в отставку…

И пошел командир дивизии ракетвойск стратегического назначения вон из казармы, а заместитель командира полка по строевой части майор Блинов сказал: «Хорошая девка всегда пернет!» Он всегда говорил прибаутками, построит полк и: «Мы здесь нести боевое дежурство или с голой жопой через костер прыгать?!»

Монолог генерала я написал быстро, генеральши – еще быстрее, над «незнакомкой в черной вуали» сам чуть не всплакнул; с иностранцами повозился – акцент вилял: то они у меня немцы получались, то американцы, то вдруг – китайцы. Решил сделать их бывшими нашими соотечественниками, приехавшими из Америки. Удачно и современно разобрался с одноклассником. Не сразу получилось с молодым поколением. Одного генерала показалось мало и вбухал – адмирала, прибавил молчаливую массовку, Икс Игрековича, Эдика и себя, и решил – хватит!

Первым, кого я увидел на месте сбора, был – Снегирев. Предчувствуя недоброе, я спросил:

– А вы… кто?

– Одноклассник, – сказал Снегирев. – Он мне всегда давал списывать, и кончил школу с золотой медалью.

– Он?

– Я! – заносчиво сказал Снегирев. – Но благодаря ему!

– Этого нет в тексте!

– Я думал сделать образ в развитии. И выйти на позитив.

Выяснять отношения я не стал – себе дороже. Вечером, когда говорил с Эдиком по телефону, он насторожил вопросом: «Что будем делать с Сеней, может, поработает?» «С гармошкой на кладбище?» – не удержался я.

Я не зря боялся гармонистов. Обжегся… В Кимрах концерт был – театр маленький, уютный. И городок милый. После концерта нас в какой-то клуб потянули, там то-се, а тут и – ночь опустилась на Волгу-матушку и ее окрестности. Кто-то предложил переночевать в Дубне, благо город ученых недалеко, на противоположном берегу. Прикатили, а в гостинице – мест нет! Международный симпозиум или семинар. Но, увидев меня не на экране телевизора, молодая служащая рискнула и пустила нас до утра. И утро в гостинице города ученых наступило рано. Намного раньше, чем ожидали постояльцы. Часов в шесть я проснулся оттого, что в соседнем номере играли на гармошке. Звуки громкие и заунывные дрелью пронзали стену. Гостиница пробудилась, но игравшего не прерывали, вероятно, международные ученые полагали, что так в России, особенно среди ученых, положено. Обслуга же, вероятно, боялась своими действиями афишировать и выжидала, когда гармонист насытится и заткнется. Я влетел в портки, в ботинки и кинулся в соседний номер – игрун сидел посреди комнаты и, склонив голову на гармонь, страдал. В глазах было тоски на 100 % и жалости к себе – на 500! Я тряс его за плечо, заглядывал в зенки, присаживаясь на корточки, – не помогало. Эти подлецы привезли с собой водки, опохмелились и вот – роняли достоинство нашей державы в глазах, то есть – в ушах иностранцев. С трудом уговорив не играть, я покинул номер, и, едва шагнул в свой – этот балбес заиграл опять! И теперь уже ухарски (видимо, успели еще выпить!), а второй сокамерник, то есть – сономерник, заголосил частушки! С тех пор я боялся гармонистов.