Николай Исаев - Почётная шуба (Повесть, рассказы)

Поезд остановится на дальней станции, и Синицын пройдет через здание вокзала на привокзальную площадь. Купит еле-еле поджаренных семечек, закатит брюки и тут же сядет в рейсовый автобус, который и повезет, и закрутит…

Синицын вышел к реке, на той стороне паромщик Прохоров говорил о чем-то с трактористом Манохиным и делал вид, что совершенно не замечает Синицына. Что ж, приходилось ночевать на Марьиной косе, подложив под голову чемодан.

— А герцог, тоже хорош гусь, — подумал Синицын, пытаясь устроить голову поудобней на чемодане. — Дурит бабам головы своими бусами…

Раздается скрип уключин. Синицын поднимает голову и видит за веслами лодки Елизавету Аксаковну, жену паромщика Прохора. Теперь уже рукой подать до Нового Покоса. А вот и родной дом. Правда, дом продали в шестьдесят седьмом, так что Синицын ложится теплым утренником в огороде среди бодрого гороха, крепких огурцов. Рядом недальние овсы, из коих вылетают потревоженные куропаты… Просыпается Синицын, когда солнце стоит уже высоко. Что ж, пора возвращаться домой.

Баба спрыгнула с подоконника и сказала: «Весной приду, все отклею — окна буду мыть!» — и, гремя ведром, ушла.

— Какая понятная и нужная у нее работа! — вздохнув, подумал Синицын. — А я чем тут занимаюсь? — Синицын оглядел свой кабинет, — Нет, весной тоже пойду работать куда-нибудь. Придет эта баба окна мыть — женюсь на ней и начну новую бодрую жизнь!

И Синицын запел по-итальянски громко и высоко:

Восьмилетний Патрик Джейкинс сказал как-то своему сорокадвухлетнему отцу Джиму Джейкинсу в присутствии своей матери и жены Джима Агаты примерно следующее: уже давно (и он настаивал на этом весь вечер, и последствия не заставили себя ждать) для сохранения и поддержания естественной среды (он так и выразился) во всем мире просвещенные государства и территории (сам он ходил в школу через два дома) приобретают в Центральной Европе (скажем, в Чехословакии) муравейники, чтобы лес обрел новую жизнь, обновился буквально на глазах.

— Все верно, малыш, — сказал Джим Джейкинс. — Но мы-то живем не в лесу, а в городе (он, вероятно, имел в виду Лондон, и Патрик знал об этом). Какую еще вторую жизнь может принести нам муравейник из Центральной Европы, какое к чертям обновление?!!

— О Джим! — воскликнула кроткая Агата, читая VII главу первой части толстого романа (в первой части их было XXXV, с I–XXXV). — Надо ли поминать чертей при элементарном обмене мнениями с сыном, прожившим на этом свете лет 8, 9?!

— Девять! Девять! Черт подери! — твердо заявил Джим Джейкинс. — И я не удивлюсь, если этот мальчик выписал из Чехословакии на бланке нашей фирмы лесной муравейник и не пройдет каких-нибудь несколько минут, как у двери раздастся звонок и посыльный не вручит мне конус!..

— О Патрик! — воскликнула кроткая Агата. — Ведь ты никогда не поступишь так, как только что предсказал Джим, от себя добавлю: зловеще предсказал Джим?

— О, я бы никогда не осмелился поступить столь зловеще! — заверил собравшихся юный Патрик, — Но позволь тебе напомнить — у муравьев жесткая организация. Во-первых, они выслали бы дозорных, так сказать, гонцов добрых вестей, а во-вторых, муравейник уже построен, а раз так — надо копить силы на создание второго муравейника, не более того.

— О боже! — воскликнули Джим и кроткая Агата и крепко обнялись, как в первый раз.