Николай Исаев - Почётная шуба (Повесть, рассказы)

— Вы спрашиваете меня, почему в Англии так хороши и многочисленны дороги?!

— Спрашиваю, — подтвердил Петр Иванович, хотя не спрашивал осьмилетнего англичанина ни о чем.

— Я вам объясню. По английскому законодательному Уложению, уличенный в клеветничестве должен собственными руками вымостить от 2 до 3 английских миль на большой дороге шириною в 12 футов.

— Вы клеветали?! — догадался Петр Иванович.

— Да, я клеветал! — гордо подтвердил осьмилетний англичанин. — Я подарил Англии практически все дороги.

— Ваши ли дети, — неизбежно встречающиеся по дорогам мосты и тоннели? — спрашивал Петр Иванович.

Подошел отвратительный половой с четвертыми и пятыми кружками и, теша себя безумной идеей, что Петр Иванович пьян, спросил:

— Это правда, что Петербург расположен между 59 59 46 и 59°54’18" с. ш. и между 30°13’38" и ЗСГ25 26 в. д.?

— Между, — отвечал Петр Иванович.

_ Не перестаю удивляться остроте мысли, отдавшей все наши сухие места под кладбища, — сказала Осетриная Спина. — Смоленское, Преображенское…

— А отчего молчит Отсебятина Маленькая и Отсебятина Большая?! — спросил Петр Иванович.

— Обескуражены пребыванием не так далеко от колодца Истины, ответила Отсебятина Большая.

Растроганный Петр Иванович перенес на колени Отсебятину Большую и стал дружелюбно гладить.

Пиво, принесенное в двенадцатой кружке, повело себя нигилистически С криком: «Пиво принято считать дюжинами!» — оно выбросилось из кружки на колени Петру Ивановичу и залило почти всю любимую Отсебятину. Петр Иванович окончательно оставил мысль о его возможном исправлении и вышел из трактира, прижимая к груди теплую и мокрую Отсебятину.

Вода сошла окончательно.

Вместе с Петром Ивановичем, обступив его плотным кольцом, вышли и осьмилетний англичанин, Белужья Башка, Осетриная Спина и Блюдо Щучины. Но перед самым домом Петр Иванович заметил, что остался совершенно один.

— Оно и к лучшему! — решил он, вошел к себе и рухнув на постель.

Утром, восстав ото сна, Петр Иванович первым делом почувствовал, что Почетной Шубы с ним нет. Он заснул, как пришел, — в полушубке из Отсебятины.

Шубу подменили!!!

И подменил (в чем не было ни малейшего сомнения) осьмилетний англичанин! Он завлек его в бесконечную беседу, напоил пьяным разнузданным пивом и — подменил шубу!

Горе Петра Ивановича было безмерно. Скоро весь Петербург узнал о лютом злодействе осьмилетнего англичанина. Осьмилетний же англичанин как в воду канул…

И тут свершилось чудо.

О горе своего верного слуги узнает государь, пурпурное сердце его трогается Высочайшим сочувствием, и державным Манифестом он повелевает считать полушубок Петра Ивановича из Отсебятины Почетной Шубой с Собственного Его Императорского Величества Плеча, воздавая ей соответственные почести, причем зря не форму, но суть.„

Таковым бессмертным актом завершилась любезная нам Эпопея.

А куда же подевалась истинная государева шуба? — спросит читатель-аккуратист.

Верно: подменил ее осьмилетний англичанин! Но не буду зря поносить английскую корону, ибо сей англичанин был самозванец…

Более того, не одежды человечества носились на гнусных костях, но одежды Дьявола, в обиходе — чертовы одежды!

Черт всегда юлит по Петербургу, прикидываясь то извозчиком, то зевакой-прохожим, то дамой.

Не знаю такого времени, когда черт спит в Петербурге.

Подменив шубу, он обрадовался резко ударившему морозу, накрылся ею сам и, боясь справедливого возмездия, отправился по льду через Финский залив, где и провалился в полынью между льдин.

Однако выплыл (он и в огне не горит), хотя шубу потопил.

Шуба после шторма выплыла на берег шведский. Шведы ее просушили и представили ко двору, где она и была разнесена на лоскутья во время одного из Экспромтов, имевшего при дворе быть.

Москва, 1979

Алексей Алексеевич Полотенцев лежит у себя в комнате на плоском диванчике и развивает, и развивает свою любимую мысль.

Мысль эта состоит собственно в том, что жизнь у любой собаки должна проходить в конуре и во дворе… под сумеречным осенним небом и пронизывающими до костей ветром и дождем.

— Да, да, собаке — собачья жизнь!!! — довольно шевелит губами Полотенцев.

Мысль эта каким-то чудесным образом проникает сквозь стену и оказывается в соседней комнате. Там, на широкой, как саратовская степь, кровати лежит болонка Эльжбета, вся в кружевах и с голубым бантом. Глаза болонки постепенно наполняются слезами.