Михаил Жванецкий - Женщины

Это вы, именно вы приходите в такое состояние, когда вы, именно вы уже влюблены.

Не хватает одного – объекта.

Ну, вы влюблены и вы кого-то находите и любите.

Через какое-то время это оказывается не тем, что нужно, потому что любовь прошла сама по себе.

Пришёл сын к маме и справедливо и сильно заявил, что ему нужна женщина.

Возраст – восемнадцать.

Папа в отъезде.

А нужно сейчас.

Незамедлительно и быстро.

Маме хотелось, чтоб в первый раз по любви.

И ему хотелось, чтоб в первый раз по любви.

Мама сказала, чтоб он сидел дома.

Мама поехала на Дерибасовскую.

Маму видели на вокзале.

Маму встретили у филармонии.

Мама была на дискотеке.

Мама была в баре у торгового порта.

Мама договорилась с профессиональной молодой девушкой двадцати лет, временно работавшей диспетчером в порту.

Объяснила. Слегка поторговались.

Со ста долларов спустились на шестьдесят.

Сын хотел, чтоб его полюбили – поднялись на восемьдесят.

Мама вернулась уставшей, но с временем, местом, телефоном и именем.

Молодые встретились на следующий день.

И на следующий день.

И на следующий день.

И через день.

И сын сказал то, что сказал бы каждый мужчина на его месте.

– Мама, поздравь нас, и т. д.

Мама в больнице.

Папа в отъезде.

Сын с женой в их квартире.

А я женщина, и бизнес у меня женский.

Салон.

Кого я могу брать?

У меня одни женщины.

Брать студенток нельзя.

На сессию уходят.

Брать пожилых – ну, во-первых, болезненные, во-вторых, только научишь – может помереть.

Молодых тоже не возьмёшь – беременеют.

Лучше всего женщина от 30 до 40.

И миловидные, и работают, стараются, и профессией дорожат.

Но тоже бедствием овладели – беременеют повально.

В сорок – сорок два.

От кого?

Кто там у них?

На свидание не бегала, в театр не ходила – и бац!

На четвёртом месяце.

Вот это самое страшное.

Немолодая, которая родила.

Это целый день звонки домой.

Как поел, как сходил, чем попочку вытерли, чем ножки протёрли.

Я сама женщина.

Но я же не беременею внезапно для всех.

Может, сейчас люди тяжело живут, но интересно.

Благодаря лекарствам и новым методам лечения.

Потому что ничего нет лучше, когда вам шепчет в ухо чья-то молодость.

Что-то шепчет, касаясь всеми своими губами.

Сопровождая какие-то слова тёплым дыханием.

Слегка щекотно и так приятно, что слушал бы…

Но слов не разобрать.

Сам процесс настолько…

И дыхание проникает настолько…

А там ещё смеются.

Это же, оказывается, анекдот…

– Ну, – говорят вам. – Смешно, правда?

– Да ещё как, – говорите вы, краснея. – А нельзя ещё раз концовку?

На вас смотрят удивлённо.

Но опять в ухо губами, и вы опять теряете сознание.

Будь в вашей власти, вы втянули бы в ухо всё это…

Вы силитесь понять…

А вам смеются внутрь тихонько и повторяют, чтоб вы поняли.

– Нет, не доходит, – говорите вы в надежде.

– Я третий раз не буду, даже для тупых. Сатирик, называется. Вы никого не смешите, кроме себя.

– Я… Да… Я не виноват… Я не расслышал.

– Глубже, чем в ухо, я не могу. Купите аппарат, сатирик, чтоб понимать хотя бы то, что говорят вам в ухо.

– Я понимаю по губам, – ответил я. – Но ваши губы следует прижать к моим и говорить. И я клянусь: я разберусь, я не тупой, я просто одинокий.

Не похожа на нашу.

Отдельный рассказ – жизнь отца девушки.

Жизнь мамы девушки.

Та же жизнь девушки, прошедшей через свою жизнь.

Жизнь ребёнка-девочки десяти лет – жизнь взрослого человека.

Жизнь ребёнка-мальчика в десять лет и есть жизнь ребёнка.

С деревянными автоматами, пистолетами, самокатами.

Когда ребёнок-девочка наряжает куклу или подкрашивает губы, она имеет дело с человеком, а не с глупым пластмассовым предметом, пуляющим писающей струйкой воды.

Когда ребёнок-девочка размещает и перестилает кроватку для куколки, и ставит сервантик, и сажает медвежонка – она оборудует квартиру.

Ребёнок-мальчик ползает по полу, толкая грузовик.

Жмёт кнопки, сталкивая вампиров, трещит в подъезде деревянным автоматом.

Как-то он ничего не создаёт, но кого-то всё время уничтожает.

Кого?

Какие враги у этого возбуждённого солдата, увешанного автоматами.

Он крадётся в какие-то кусты, нападает на подушку, сваливается на сонного кота.