Михаил Маковецкий - Девушки для диктатуры сионизма

— Если Настя согласиться, мы уйдем из цирка и уедем из Пскова, — сказал я.

Поторопись Аристарх. Мы соберем тебе денег, сколько сможем. Только не отказывайся. В таких случаях так в цирке поступали еще при царе Горохе.

После окончания хореографического училища моя Настенька могла бы танцевать на сцене Кировского театра. Но, на естественное в таком случае предложение о постели, она, ничего не сказав, недоуменно пожала плечами и попала в псковский цирк. Для выпускников ленинградского хореографического училища традиционно считалась самой глубокой дырой.

Когда я работал свой номер, мне пришлось принимать анаболики, без этого нарастить мышечную массу нельзя. Анаболики принимают все профессионалы. Как всегда бывает в таких случаях, у меня появились проблемы с потенцией, и мой первый брак распался. Я сам выбрал свою судьбу и никого не в чем не обвиняю. Старшему сыну я помогаю, как могу, но его так воспитали, что со мной он общаться не хочет. Наверное, он прав. Потом мой друг, директор цирка, взял меня шпрехшталмейстером, и я ушел из номера. После прекращения приема анаболиков все постепенно восстановилось, и Настенька переселилась ко мне. Мы поженились, потом родился Митрофан, но Настенька восстановила форму и продолжила работу в кордебалете.

Из кабинета директора я вышел как пьяный. Возле дверей меня ждал жонглер Раппопорт.

— Послушай, Аристарх, — сказал он, — то, что сейчас произошло с тобой, завтра неизбежно должно произойти со мной. Моя Алла танцует в кордебалете не первый год, там это витает в воздухе. В Невеле ты не спрячешься, да и что ты там будешь делать? Больше тебе ехать некуда. Мой тебе совет, антисемит ты мой пламенный, езжай в Израиль.

— И пустят тебя туда по рекомендации жонглера Раппопорта? — спросил я.

— Нет, моя рекомендация не потребуется — ответил жонглер Раппопорт, — у тебя есть старый паспорт с легендарной записью в графе «национальность». А в Израиль пускают по паспорту, а не по форме морды. Так что езжай. Ты будешь там мой единственный знакомый. Когда мне придется схватить мою Аллу в охапку и перебираться туда, только на тебя я смогу положиться.

— Настенька, как бы ты не поступила, я не скажу тебе не одного дурного слова — сообщил я свой супруге после беседы с директором цирка.

— Ну, если ты не будешь в претензии, — пожав плечами, сказала моя супруга и влепила мне пощечину, вложив в нее все свою силу.

— Ну, если ты так считаешь… — сказал я, пожав плечами. И мы стали собирать документы. Что было дальше, вы знаете.

— История жуткая. Хотя об осложнениях от приема антибиотиков я знаю не понаслышке, — выслушав историю Шпрехшталмейстера, сказал Гришин, — со мной то что делать будете?

После его вопроса все посмотрели на Рабиновича.

Спрятать тебя несложно, — меланхолически сообщил закаленный общением с уголовным элементом медбрат, — я сталкивался с тем, что когда кого-то в Израиле ищут, а тот не заинтересован в том, чтобы его нашли, то самое надежное место — это поселения, как писалось в Советской прессе, на оккупированных территориях. Эти поселения расположены в стратегически важных точках, обычно на вершине холмов или на перекрестках дорог. Состоят они из нескольких десятков или сотен двухэтажных домов, расположенных свободно, на больших участках. Поселения эти охраняются, и попасть в них можно, только проехав контрольно-пропускной пункт. Незаметно въехать и выехать оттуда сложно. Сегодня выучишь свою легенду, а завтра отвезу тебя на нелегальную квартиру. Твоим Шушенским станет поселение на западном берегу реки Иордан под названием Ливна.

На завтра в поселении Ливна появился рыжебородый, в здоровенных зеленых солнцезащитных очках, парень. Одет он был в широкий комбинезон. Через 40 минут в поселении знали, что рыжего мужика с бородой зовут Саня, и он страдает коньюктивитом, поэтому солнечные очки не снимает. Выяснилось также, что он является родственником жены Михаила Рабиновича, сидит в Израиле на нелегале и старается заработать на квартиру в Пскове, где живут его жена и ребёнок.

Саша-Парашютист был надёжно спрятан под рыжим париком и накладной, того же цвета бородой в пасторальной атмосфере постоянно охраняемого тремя солдатами поселения Ливна. Через несколько дней после переезда, Рабинович обратился к Парашютисту с невинной просьбой. Его дочь в школе терроризировала какая-то мразь. Девочка перестала почти перестала ходить туда, и через её подружек Рабинович узнал, что какая-то великовозрастная шпана пристает к ней. Хорошо зная израильские законы, сам он принимать участие в рассправе не мог. По его мнению, Парашютист мог решить вопрос быстро и действенно. Саша поручение воспринял как должное. С учетом израильских реалий вопрос с алиби был решен самым радикальным образом.