Валерий Романовский - Белая кость

Услышав это, Влад зашелся таким заразительным смехом, что вышедший вдруг Петрович густо покраснев, стал мыча оправдываться и за свои запоры, и за любовь к русской классике, напоминая в тот момент большого и очень смущенного ребенка.

С тех пор и до отъезда его звали не иначе как Данила, на что он нисколько не обижался.

Вскоре окончился срок путевки и у него. Проводили его скромно, на дорожку выпив бутылку припасенного им болгарского «Рислинга». Посмотрев на этикетку, Ростовский наставительно сказал:

— Советую тебе, Данила, прислушаться. Как подводник советую! Если такое вино будешь пить хотя бы по стакану в день, то «каменный цветок» будет выходить быстро и безболезненно. И про запоры свои забудешь напрочь. И впредь никогда не путай «сухое» с портвейном. Это совершенно разные вещи. Запора от портвейна не бывает только у капитана Борщева. Сдается мне, что только он портвейном лечит все болезни физические и душевные.

Данила уехал, и вновь все «удобства» стали доступней.

Как-то загорая на пляже и наблюдая за прекрасной половиной человечества, Влад вслух пожалел, что всей этой благодати не видит их флагманский механик Гейко.

— Уж Евгений Иванович бегал бы здесь с «дымящимся» на перевес!

— Да достойных ему противников здесь нет. Даже резиновые плавки не нужно одевать.

— Что за плавки? Для чего?

— Да в Европе говорят сейчас очень они в моде. Их надувать можно. В таких плавках нельзя утонуть и главное по пляжу пройтись не стыдно!

— Да, какие там плавки, его «хрящ любви» в мирное-то время заслуживает памятника, а в военное смело можно использовать, как «предмет безжалостного устрашения» с термоядерной боеголовкой. Смех воспоминаний еще долго витал над пляжем.

Отдых подходил к финишу, и уже понемногу тянуло домой к женам и к друзьям на службу.

27 декабря 2003 г

Утреннее построение на подъем флага заканчивалось серьезным разносом.

Командир подводной лодки капитан 3 ранга Василий Воробьев, прозванный в народе просто Воробьем, с утра негодовал от увиденного утром беспорядка на 31-ом пирсе, где стоял в дежурстве его корабль.

На «орехи» досталось всем, но больше всего — дежурному по кораблю и боцману.

Практически за ночь огромная стая бакланов и чаек, оккупировав пирс, причал и кормовую надстройку подводной лодки, откровенно нагло и жидко умудрилась их загадить.

Поначалу, в темноте, белое птичье дерьмо в глаза практически не бросалось. Но вот полностью рассвело, и все заскучали. Натюрморт получился красочный!

Загажено было все, совершенно конкретно! Словом, черно-белое кино!

Люди, ответственные за бакланьи «шутки», получили командирский разнос тут же на пирсе, прямо перед молчаливо сидящей стаей.

Воробей орал, как подорванный, обильно брызгая на всех слюной. Иногда, энергично жестикулируя, тыкал пальцем то в боцмана, то в дежурного по кораблю, то в молчаливо наблюдающую этот цирк птичью массу. Его голос, в явном желании переорать стихию, периодически срывался на фальцет. Ветер безжалостно уносил в никуда и «прелесть» слов, и изысканную яркость выражений. От этого живость воспитательного процесса резко теряла свои показательность и смысл.

Казалось, что происходящее птиц нисколько не пугало. За свою маленькую бакланью жизнь они слыхивали от людей и не такое. Пернатые не улетали. Тихо сидели, мечтая о чем-то своем — птичьем, соблюдая стадность и молчаливую солидарность со страдающими из-за них «начальниками».

Не меняя поз, они по-прежнему плотно кучковались на причале. Большими хищными клювами рассекали порывы северо-западного ветра. Перья на их грязных телах трепетали в струях набегающих воздушных потоков. Птицы «штормовали», пережидая непогоду. Мелко топчась на месте, они дружно месили помет перепонками когтистых лап, непроизвольно прикрывая своими крупными, разъевшимися тушами разведенный на пирсе срач.

Перед лицом непогоды эти «гордые» птицы явно предпочитали полетам над штормовым морем обильную трапезу на ближайших помойках с посиделками на пирсах, причалах и корпусах стоящих в базе кораблей.

Словом, как в классике: «чайка ходит по песку — моряку сулит тоску!». Впрочем, и они по-своему, по-бакланьи, тосковали.

На корабле продолжалось плановое «проворачивание оружия и технических средств», когда «командирская железа» капитана З ранга Воробьева, возмущенная наглым поведением птиц, окончательно выработала решение, показавшееся ему самым правильным и удачным для данной ситуации.