Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)

— Он его взбодрил?

— Весьма и весьма. Подействовало это средство и на его епископа, когда тот его испробовал. Бесспорно, отличнейшее тонизирующее средство, крепкое и бодрящее.

— Кстати, а как поживает Августин? — осведомился Херес.

— Превосходно. Не далее как нынче утром я получил от него письмо. Не помню, говорил ли я вам, что у него теперь приход в Уолсингфорде-ниже-Чивни-на-Темзе. Восхитительный уголок — жимолость, жимолость и румяные, точно яблочки, селяне.

— А последнее время с ним случались интересные происшествия?

— Весьма любопытно, что вы задали такой вопрос, — сказал мистер Муллинер, допивая горячее шотландское виски с лимоном и легонько постукивая по столу. — В письме, о котором я только что упомянул, он поведал преинтереснейшую историю. Она касается любви Рональда Брейси-Гаскойна и Гипатии Уэйс. Гипатия — школьная подруга жены моего племянника. И она гостила у них, ухаживая за ней во время тяжелой свинки. Кроме того, она племянница и подопечная духовного начальника Августина, епископа Стортфордского.

— Того епископа, что хлебнул «Взбодрителя»?

— Того самого, — сказал мистер Муллинер. — Что до Рональда Брейси-Гаскойна, то это состоятельный молодой человек, проживающий в окрестностях Уолсингфорда-ниже-Чивни-на-Темзе. Он, разумеется, из беркширских Брейси-Гаскойнов.

— Рональд, — задумчиво произнес Горькая Настойка С Лимонадом. — Вот имечко, которое мне никогда не нравилось.

— В этом отношении, — сказал мистер Муллинер, — ваше мнение расходится с мнением Гипатии Уэйс. Она считала его чудесным. Гипатия любила Рональда Брейси-Гаскойна со всем жаром пылкого девичьего сердца, и они заключили предварительную помолвку. Предварительную потому, что, прежде чем встать к стенке перед расстрельным взводом, юная пара должна была заручиться согласием епископа Стортфордского. Это был острый корень, торчавший посреди устланной розами тропинки их счастья, и довольно долго казалось, что Купидону суждено больно ушибить о него ножку.

Исходным пунктом моей истории (продолжал мистер Муллинер) я изберу прелестный июньский вечер, когда вся Природа словно улыбалась, а лучи заходящего солнца расплавленным золотом лились на живописный сад при доме священника в Уолсингфорде-ниже-Чивни-на-Темзе. На сельской скамье под раскидистым вязом Гипатия Уэйс и Рональд Брейси-Гаскойн следили, как удлиняются тени на тщательно подстриженном газоне, и девушке почудилось нечто символическое и зловещее в наползающем мраке. Она задрожала. Ей мнилось, что залитый солнечным светом газон воплощает ее счастье, а тени — грозный Рок, наползающий на него.

— Ты чем-то занят сейчас, Ронни? — спросила она.

— А? — сказал Рональд Брейси-Гаскойн. — Что? Занят? Ах, ты имеешь в виду — занят. Нет, я сейчас ничем не занят.

— В таком случае поцелуй меня! — воскликнула Гипатия.

— Ладненько, — сказал молодой человек. — Понимаю, на что ты намекаешь. Планчик неплох. Давай-ка.

И он поцеловал ее. И несколько мгновений они льнули друг к другу в крепком объятии. Затем Рональд нежно ее отодвинул и принялся энергично хлопать себя между лопатками.

— Жук или еще какая-то козявка, — объяснил он. — Наверное, свалился с дерева за воротник.

— Поцелуй меня еще раз, — прошептала Гипатия.

— Сей момент, старушенция, — сказал Рональд. — Как только разделаюсь с этим жуком или какой-то другой козявкой. Ты не вдаришь меня в четвертый позвонок, считая сверху вниз? Думаю, тогда он подожмет хвост.

Гипатия испустила резкое восклицание.

— Время ли сейчас, — вскричала она страстно, — разговаривать о жуках?!

— Ну, знаешь ли, а ты не можешь не знать, — сказал Рональд чуть виновато, — они просто-напросто заставляют обратить на себя внимание, если проваливаются за воротник. Полагаю, с тобой тоже так бывало. Не думаю, что при обычных обстоятельствах я упоминаю жуков больше десяти раз в год, но, по-моему, теперь он на пятом позвонке. Добрый крепкий удар с оттяжкой должен все поставить на место.

Гипатия стиснула руки. Она кипела тем лихорадочным раздражением, которое с дней Евы испытывают женщины, обнаружив, что связались с безнадежными олухами.

— Тупица, — сказала она с чувством. — Ты бормочешь про жуков и словно бы не понимаешь, что если хочешь меня целовать, так втисни в эту минуту как можно больше поцелуев, пока дорога свободна. До тебя вроде бы не доходит, что после этого вечера ты исчезнешь с экрана.

— Быть того не может! А почему?