Бус Таркинтон - ПЕНРОД

– Гарольд Рамирес ты… у тебя башки нет на пличах много воображаешь а сам… как другие.

Скоро терпение у нашего больше не могло сдерживаться.

– Если вы не можете держать себя джентельменами – сказал он. – Я ничего вам больше сейчас ни причиню. До лампочки мне ваши ругательства. Теперь вы полетите на небо к своему создателю и сами будете жалеть какие грубые были. Нодеюс вам теперь ни скоро нападет охота чтоб покушаться на Гарольда Рамиреса!

Насмешливо потешаясь он хладнокровно зажег сигарету и отняв ключи от камеры из кармана мистера Уилсона вышел вон.

Скоро мистер Уилсон и раненый сыщик проявили смекалку и перевязали свои раны получив возможность встать с пола.

– Этот… – глумливо издивались они вместе. – Он теперь ни уйдет от нас. Пускай нас даже повесят!

И они снова изрыгнули грязное ругательство.

Глава сем

Караван мулов с золотом на спине шел с золотых приисков и ясно виднелся бредущим среди высоченных скал и бездонных пропастей Сколистых гор. Слышался высокий человек с патронтажем и шелковистыми усами. Он страшно ругался потому что тут был притон Гарольда Рамиреса.

– Ах вы… Мулы вы… – глумливо издивался он над невозможностью бедных животных идти быстрее. – Я вам покажу!

Он изводился все гнуснейшими ругательствами и сказал я вас отстегаю и вообще не сможете ходить неделю.

Не успели такие гнусные слова вырваться из его губ, как…»

– Пенрод!

Это миссис Скофилд, выйдя на заднее крыльцо, звала сына домой. И тут же с разных концов городка почти одновременно раздались свистки, возвещавшие полдень. Спустившись с заоблачных высот, наш романист вновь ощутил себя в ящике с опилками. Рука с карандашом, так и не успев вновь коснуться тетради с историей Гарольда Рамиреса, замерла в воздухе. Переход от творческого парения к суровой реальности вызвал у Пенрода болезненное ощущение. Пока он писал, ему было легче; глаза его сияли и лицо дышало вдохновением. В эти мгновения он и думать забыл, что на свете существует миссис Лора Рюбуш. Не исключена, правда, возможность, что проклятия пенродовых персонажей, которые он решался выразить лишь многоточиями, адресовались, по сути, именно сэру Ланселоту-дитя. Может быть, и сцена, в которой Гарольд Рамирес расправляется со своими мучителями, тоже адресовалась юному сэру Ланселоту и именно потому была насыщена столь неподдельной авторской страстью. Словом, как бы то ни было, но пока Пенрод писал, тоска отпустила его.

– Пенрод! – снова раздалось с улицы, и тоска снова вползла Пенроду в душу.

Он вздохнул, но продолжал неподвижно сидеть на опилках.

– Пенрод! Мы хотим сегодня позавтракать раньше. Тебе ведь надо еще нарядиться к спектаклю! Иди быстрее!

Пенрод затаился в своем убежище и хранил гробовое молчание.

– Пенрод!

Теперь голос миссис Скофилд звучал громче; она явно приближалась к сараю.

Пенрод зашевелился. Он задул лампу и с нарочитой покорностью в голосе ответил:

– Я слышу! Сейчас иду!

– Поторопись! – раздалось уже тише. Потом он услышал, как хлопнула дверь в кухню.

Пенрод, не торопясь, наводил порядок в своих владениях.

Он сложил в сигарную коробку рукопись и карандаш и аккуратно зарыл ее в опилки. Потом положил канистру и лампу в коробку из-под мыла и привел в рабочее состояние лифт, на котором должен был спуститься Герцог. Вслед за этим последнему было категорически предложено занять место в корзине.

Герцог в ответ стал сладко потягиваться, делая вид, что все еще спит и потому ничего не слышит. Когда же понял, что и этот трюк разгадан, просто отошел подальше и сел спиной к хозяину, уткнувшись мордой в стену. Когда так поступает собака – это равносильно крайней степени протеста. Пенрод приказывал, угрожал, пытался воздействовать лаской, обещал награды. Но Герцог сидел, закатив глаза, и ни на что не реагировал. А время шло. Пенрод унизился до лести и лицемерных комплиментов. Потом, потеряв терпение, снова перешел к угрозам. Герцог не двигался. Он словно окаменел, и в этом чувствовалось отчаяние демонстранта, решившего не сдаваться.

У входа в сарай послышались шаги.

– Пенрод! Вылезай сейчас же из этого ящика!

– Ну, мама!

– Опять ты залез сюда? – поскольку миссис Скофилд слышала, откуда доносится голос сына, вопрос ее можно было отнести к разряду риторических.

– Если это так, – поспешила добавить она, – я скажу папе, чтобы он запретил тебе здесь играть…