Сью Таунсенд - Адриан Моул - Годы прострации

После завтрака Бернард ушел и пропал надолго. В обед мать принесла куриного супа, который сама сварила. Пока я ел, она пересказала свежие деревенские слухи о том, что Бернард якобы «трахает» миссис Льюис-Мастерс.

Я был вне себя:

— Неужто этим сплетникам с куриными мозгами невдомек, что на свете существует такая вещь, как дружба между мужчиной и женщиной?

На лице матери отразилось глубокое сомнение:

— Со мной такого никогда не было. Не получалось у меня уследить, когда кончается дружба и начинается что-то другое.

— Но Бернард старый, и миссис Льюис-Мастерс тоже.

— Дес О’Коннор [79] Дес О’Коннор (р. 1932) — английский комик, певец и телеведущий. тоже старый, и у него родился ребенок.

— Но миссис Льюис-Мастерс в том, что касается вкуса и воспитания, — женщина безупречная.

— Ну, не настолько безупречная. — Забрав у меня пустую тарелку, мать принялась мыть ее под краном. Что-то в ее осанке подсказывало: она знает больше, чем говорит. Долго держать в себе секреты мать не способна. Вытирая тарелку, она повернулась ко мне лицом: — У твоей распрекрасной миссис Льюис-Мастерс имеется незаконнорожденный сын в Тимбукту. Его отец — богатый африканец, то есть он богат верблюдами.

— Кто тебе это сказал?

— Венди Уэллбек. — Мать не произнесла имя почтарки вслух, но беззвучно пошевелила губами, доверяя мне эту страшную тайну. — Сын регулярно пишет ей, говорит, что хочет жить с ней в Англии, и у него красивый почерк.

— Венди Уэллбек, — в сердцах сказал я, — когда-нибудь кончит в тюрьме за перлюстрацию королевской почты.

Спать я не ложился, дожидался Бернарда. Явился он только в 11.35 вечера.

— Где ты был? — спросил я. — У миссис Льюис-Мастерс?

— Кореш, ты видишь перед собой самого счастливого человека на свете! Я сделал Доротее предложение, и она согласилась! — Он улыбался во весь рот, демонстрируя пожелтевшие от табака зубы. — Конечно, на определенных условиях. Я должен сбрить усы — какая жалость, но что поделаешь. Мне нельзя прикасаться к алкоголю до обеда, и я не должен склонять ее к сексу чаще чем два раза в неделю. А, и еще кое-что: мне нужно в целом приобрести некоторый лоск.

— И когда же вы с Доротеей поженитесь при таких-то условиях?

— О, не в ближайшие годы. Но я переезжаю к моей старушке. Заживем как два голубка.

Дневник, мне бы за него порадоваться, но я лишь завидовал. Тем не менее выдавил:

— Поздравляю, Бернард.

Он предложил выпить за его новое счастье, но я, использовав железный довод «рак», отправился в постель. Лежа без сна в темноте, я задавался вопросом: в курсе ли Бернард, что он станет отчимом мужчины средних лет из Тимбукту?

И размышлял о том, что никто никого по-настоящему не знает и что жизнь любого человека — загадка.

Еще одна терапия.

Утром мать отвезла меня в поликлинику. Проезжая мимо школы, мы увидели группу упитанных немолодых женщин — они организовали пикет у ворот школы. Некоторые размахивали плакатами «ГОРДОН БРАУН НАС ОГРАБИЛ», «НЕ ТРОНЬ НАЛОГИ, А ТО ПРИДЕТСЯ ДЕЛАТЬ НОГИ!»

Мать помахала им и нажала на клаксон в знак солидарности.

— Гордон с ума сошел, — покачала она головой. — Зачем ему повышать налоги школьным поварихам?

— Я больше не могу разговаривать о политике. Химиотерапия нивелировала мои политические убеждения. И я уже не вижу разницы между нашими основными партиями.

Припарковавшись у поликлиники, мы договорились, что мать заберет меня через час. Но, прежде чем уехать, она попросила:

— Когда будешь обсуждать с Мартой свою депрессию, не сваливай все на меня, ладно? Я с ней немного знакома по курсам «Мобильные колясочники» — ее мать в латиноамериканской группе.

Марта рассмеялась, когда я рассказал ей о просьбе моей матери, и уже через несколько минут я чувствовал себя в ее обществе совершенно свободно. Кресло из ИКЕА и подставка для ног были невероятно удобными. И мне понравилась морская тема в декоре комнаты. Ароматизированная свеча на маленьком белом камине была вставлена в подсвечник в форме маяка. Рядом с моим креслом стоял видавший виды кофейный столик, а на нем кувшин с водой, стакан и коробка бумажных носовых платков в пастельных тонах. На стенах висели фотографии в рамках, некоторые я узнал:

— Мартин Парр. Мы торговали его альбомами.

И я, и Марта разглядывали снимок пожилой пары в приморском кафе. Они сидели друг против друга, молчали, обоим было явно неуютно. Снимок сочился старческой тоской, когда не о чем больше говорить. У меня перехватило горло и, к моему ужасу, из глаз потекли слезы.