Сью Таунсенд - Адриан Моул - Годы прострации

— Миссис Моул, вам сейчас, вероятно, трудно приходится.

— Еще бы! Попробуйте найти человека, который будет ухаживать за жирафом по минимальной ставке.

Пока они разговаривали, я, вопреки моим правилам не лезть в чужую душу, изучал содержимое пакета Саймона: баночка вазелина, консервированные абрикосы, головка чеснока и пакет ваты.

Когда викарий удалился, жена сказала:

— Ужасно выглядишь, Ади. Давай я позвоню твоей маме, пусть она приедет и заберет тебя.

Не стыжусь признаться, дневник, я позволил моей матери доставить меня домой и уложить в постель с чашкой чая и двумя зефиринами.

Бернард, только что вернувшийся из «Медведя», предложил открыть банку супа. Когда они оба ушли, я дал волю слезам. Плакал я две минуты и тридцать одну секунду.

Химия.

Решил полноценно использовать те шесть часов, что я каждый день провожу в больнице. С этой целью я откопал в сарае старый лингафонный курс русского языка. Надеюсь, к концу терапии я уже смогу бойко произнести: «Извините, не подскажете, как пройти к могиле Достоевского?»

Обнаружил в мусорном ведре выброшенный чек. На обратной стороне (четким почерком Георгины) было написано:

Миссис Георгина Фэрфакс-Лисетт

Г. Фэрфакс-Лисетт

Георгина Фэрфакс-Лисетт

Миссис Хьюго Фэрфакс-Лисетт

ГФЛ

Дневник, это может означать только одно.

Поискал ее дневник, но не нашел. Сел на край кровати и уставился в стену. Позвонил Пандоре, но у нее был включен автоответчик:

Здравствуйте, вы позвонили достопочтенной Пандоре Брейтуэйт, бакалавру, магистру, доктору философии, члену парламента. Если вы считаете ваш звонок достаточно важным, пожалуйста, оставьте краткое, исчерпывающее сообщение продолжительностью не более тридцати секунд. Если я соглашусь с вашим мнением по поводу важности звонка, я вам перезвоню.

Оставил сообщение, сказав, что я лишился волос, прикован к постели, во рту все болит, и, похоже, моя жена влюбилась, и, вероятно, у нее роман, иначе она бы не воображала себя женой Фэрфакс-Лисетта.

Пандора перезвонила через полчаса:

— Ади, судя по твоему голосу, ты исходишь жалостью к себе. Вылезай из постели, прими душ и возьми себя в руки. Задай Георгине прямой вопрос: влюблена ли она в этого козла Фэрфакс-Лисетта, у которого мозги с горошину.

Я в точности следовал ее указаниям, пока Георгина не вернулась домой. Дневник, наверное, если бы во мне текла латиноамериканская или средиземноморская кровь, мне было бы легче обвинить жену в супружеской измене и призвать к ответу, но моя чисто английская кровь в таком деле не помощник. Я просто не знаю, как за это взяться. Весь вечер Георгина была очень мила, давала мне кубики льда, чтобы язвы во рту меньше болели.

Химия.

Утром проснулся в депрессии, меня угнетала мысль о том, что с Георгиной все равно придется поговорить о ее отношениях с Хьюго Фэрфакс-Лисеттом. Но, когда жена принесла мне чай в постель, она была уже в деловом костюме и туфлях на шпильках. Сказала, что ей пора бежать на работу «заканчивать проспект», который нужно сдать в типографию сегодня. Грейси она возьмет с собой — у Хьюго гостят дочки от первого брака, и они предложили покатать Грейси на пони.

— Значит, будете играть в «счастливую семью» [72] «Счастливая семья» — британская карточная игра, в которой выигрывает тот, кто первым соберет «семью» из четырех определенных карт. , да? — спросил я.

— Разумеется, нет. Ты же знаешь, я ненавижу играть в карты.

— Ты знаешь, о чем я, Георгина.

Она глянула на меня так, словно хотела что-то сказать, но передумала и молча вышла.

Когда жена с дочерью отбыли, явилась мать «ухаживать за мной». Я заявил, что могу и сам отлично за собой поухаживать, но мать меня не слушала: сменила постельное белье и помогла переодеться в чистую пижаму. Умыла мне лицо и руки слегка намыленной фланелькой и уже собралась почистить мне зубы, но я вырвал у нее щетку из рук и почистил зубы сам. Прибирая в спальне и качая головой над разбросанной одеждой Георгины, мать нервно поглядывала на меня.

Я спросил, что случилось.

— Ничего, ничего, — ответила она тем неубедительным тоном, которым часто пользуются женщины.

И принялась вздыхать — раз, другой, третий. Я попробовал снова:

— В чем дело, мам? Расскажи.

— Нет, Ади, не вынуждай меня.

— Но я же вижу, тебе неймется рассказать.