Борис Жердин - Ничего кроме правды

«Двести франков», – гордо ответил Абраша.

«О! – уважительно произнес Арон, – а вы могли бы мне тоже сделать такое одеяло? – и добавил, – только, конечно, подешевле, не все такие богатые, как Пикассо. Тем более, мы с вами почти земляки. Я родом из-под Минска».

«Конечно, почему не сделать, – ответил Абраша, –только сначала надо достать нитки, а то уже второй день не могу купить. Вы случайно не знаете, где они продаются?»

«Никаких проблем, нитки – ерунда. Когда скажете, в любое время, это я вам сделаю, – воодушевился Арон. – Было бы здорово нам с вами организовать совместный бизнес – я вам нитки, а вы мне одеяла, я бы их продавал».

У Арона загорелись глаза, и он всю дорогу развивал перспективы этого прибыльного предприятия. Абраша даже не заметил, как они пришли на место.

Перед галереей на красивом мраморном пьедестале стояла огромная бронзовая скульптура всадника, в полтора раза больше натуральной величины. Абраша даже присел. «Это автопортрет Василия Македонова», – сказал Арон, с уважением понижая голос.

У всадника было восемь рук и в каждой он держал разные предметы: в одной палитру, в другой меч, в третьей какие-то научные приборы, в другой лиру и еще всякую всячину, а за спиной у него были крылья как у орла.

«Да, – подумал Абраша, – тут действительно не обошлось без мании величия, но он об этом Арону не сказал, а только похвалил, – здорово, сколько же такая статуя стоит?!»

«Это нам не по карману», – исчерпывающе ответил Арон, и они вошли в галерею.

Там было уже очень много народа, люди стояли у картин небольшими кучками, но больше всего толпилось в углу. «Там наливают водку», – пояснил Арон. В этой толпе Абраша заметил и своего знакомого.

Панкрат принарядился по случаю вернисажа, он был в толстовке, подпоясанной веревкой, в шароварах и турецких шлепанцах с загнутыми вверх носами, на голове у него красовалась бескозырка с надписью «Потемкин», а на спину была легко наброшена настоящая казацкая бурка.

Абраша решил не подходить к Панкрату, но тот сам его заметил. «Эй, Абраша, – крикнул он через зал, – тебе взять водки?» «Нет, не надо, спасибо», – просигналил ему Абраша и начал смотреть картины. Они были очень странные, яркие как русский лубок, только очень непонятные, какие-то уроды и монстры. Правда, рамы действительно были очень богатые. «Ну, как вам», – гордо спросил Арон, как будто он сам написал эти картины. «Если, как говорят, картины показывают внутренний мир художника, то АЗОХУНВЭЙ», – ответил Абраша уклончиво.

В этот момент к ним подошел Панкрат со стаканом в руке. «Привет, Арончик. А ты, Абраша, почему исчез. Пришел книги покупать и исчез. Некрасиво», – помотал он головой. «Я не книги приходил покупать, вы забыли, я за нитками приехал», – с удивлением ответил Абраша. «Прекрасно помню, – парировал Панкрат, – но книжку можешь все-таки купить – 15 франков всего», – и достал из-под бурки сборник поэзии «Смерть труду».

Арон шепнул Абраше на ухо: «Возьми, а то не отстанет». «А за 10 франков вы не отдадите?» – попытался торговаться Абраша. «Ты не на базаре, привезешь подарок жене», – уговаривал его Панкрат. «Да я не женат», – сказал Абраша и полез в карман за деньгами. Совершив сделку, Панкрат отошел, потеряв к ним всякий интерес.

Абраша машинально открыл первую страницу, потом вторую, пролистал всю. Книга была чистая, в ней ничего не было напечатано.

«Панкрат Филимонович, – Абраша с недоумением на лице догнал литератора, – вы мне дали бракованную, здесь ничего не написано!»

«Дурак ты, Абрашка, – заносчиво ответил Панкрат, – это же такая концепция – литература анархии. Ты, что же думал, что я буду буквы марать, да? Или хочешь, я тебе стихи прочту». «Нет, спасибо», – испугался Абраша и отошел раздосадованный. «Доху, рику, хари, фири. Черт бы его побрал». Он сунул книгу в карман и принялся рассматривать публику.

Публика была очень разношерстная: промотавшийся князь Волков, графиня Потоцкая с дочерьми, американская артистка Джозефина Беккер в ярком экзотическом наряде, украшенном цветами. Очень смешно подстриженный, похожий на запорожца Джоан Мирро, американский писатель Хемингуэй сильно подшофе со своей любовницей, известной натурщицей и куртизанкой Кики в чересчур глубоком декольте. Она громко смеялась, откидывая голову назад. Арон сказал, что без ее присутствия в Париже не обходится ни одно событие.