Татьяна Рудина - Продайте мне хоть что-нибудь!

Предъявили мне по полной:

88 статья часть 1 – нарушение правил валютных операций;

78 – контрабанда (от 3 до 10);

170 часть 2 – использование служебного положения в корыстных целях.

И еще незаконный выезд за границу и въезд – это 83-я, если память не изменяет.

Это вообще бред полный, я же не по волчьим тропам границу пересекала, а через тех же пограничников. Они мне эту статью пришили потому, что она под амнистию не идет. Понятно?

Короче, забрали. Привезли в Бутырку. Захожу в камеру. Не дай тебе бог это когда-нибудь увидеть. Камера – человек пятьдесят. Сидят все. Убийцы, проститутки, бомжихи. Все вместе сидят. Одна девчонка сидела за то, что кришнаитка, йоге меня потом научила.

Вхожу в камеру, и первое, что бросается в глаза, просто потому, что с этой камерой никак не совместимо, – сидит женщина молодая, рыжие волосы – в хвост не собираются, вот такой толщины хвост – в простой тюремной ситцевой рубахе, а сверху накинута роскошная песцовая шуба. А на полу перед ней лежит огрызок газеты и на нем пять килек.

Вот такая картина. Кильки эти она сушила на случай голодухи. На неделю пять килек давали.

Мы с ней разговорились – тоже за валютные махинации сидит.

У нее муж – француз, гостиницу «Космос» строил. А у нее был молодой дружок, и она ему валютой помогала. А он возьми да реши эту валюту продать. Его тут же повязали, и он ее тут же сдал. Сказал, что она просила продать. А продажа валюты в то время – это от десяти до вышки. Советским гражданам нельзя было даже знать, как она выглядит, эта валюта, не то что покупать или продавать. Сама знаешь.

Так вот сидит Рыжая, я ее с тех пор так зову, песцовая шуба небрежно на пол засратый падает, и вяжет.

– Чего вяжешь? – спрашиваю.

– Кофту, – говорит, – вечернюю.

– А, – говорю, – понятно.

А шерсть, я тебе скажу, это что-то совсем непонятное. Серо-буро-малиновая. Я именно тогда наконец поняла, что это за цвет такой. Страшный цвет. Страшный!

– А где шерсть такую взяла? – спрашиваю.

– А вот у этих носки распускаю, – говорит. И на бомжих мне показывает.

Слушай, тут мне вообще поплохело. Оказалось, что эти бомжихи, которые впроголодь всю жизнь жили, на тюремных харчах разожрались на семь размеров и им эти носки малы стали. Вот такие ноги у них толстые были. Как бревна! Ты бы видела этих бомжих!

Слушай, они самые счастливые в тюрьме были – есть еда и крыша над головой.

Не дай тебе бог когда-нибудь попробовать эти харчи. Есть их НЕВОЗМОЖНО!

Но про то, какие носки могут быть у бомжих, я думаю, рассказывать не надо. Так вот, это гораздо страшнее того, что ты можешь себе там представить.

Но про Рыжую. Значит, вяжет. А знаешь, чем вяжет? Она зубную щетку оплавила на конце, и из этого крючок получился.

И вот сидела моя Рыжая и спокойно вязала свою вечернюю кофту. Она не очень спешила. Потому что в ближайшее время она вряд ли ей бы понадобилась.

Ей тоже десятка светила минимум.

Но она связала все-таки свою вечернюю кофту из бомжихиных носков. С голой спиной. Носков было мало. Да и шикарней так.

А! Самое-то главное не сказала про Рыжую. Ей амнистию обещали, если она меня расколет. Все моих подельников искали. Я же молчала как партизан – через нее хотели хоть какую-то инфу собрать. А Рыжая им не сказала ни слова. Нет. Ей за это прибавили срок, и отсидела она его полный. Представляшь, суки какие. А так бы отпустили вообще.

Я узнала-то это только недавно. От одного кагэбэшника бывшего. Она мне об этом не рассказала даже.