Андрей Ломачинский - Академия родная

А я вот в Академию вернулся. Теперь сам начальник курса. Скажу, что особо-то ничего и не изменилось за двадцать лет, особенно в столовой. Как тогда, бачки по-прежнему пропадают, в основном у первокуров. Правда, чтобы хоть как-то сдать наряд, они моют за второй курс посуду точно так же, как это делал второй курс, когда был первым. И недостаток посуды пополняют за счёт поварих. Всегда есть какая-нибудь Светочка, которая достаёт посуду. А наряд уж с ней рассчитается. Может, и на гормональном уровне, а может, та деньгами уже берет. Там есть комнатка, доверху набитая бачками и прочим потерявшимся инвентарем. За небольшой калым и сам начальник столовой может пополнить недостаток… А мы, помню, когда были первокурами, как-то раз сожрали на варке все мясо, которое предназначалось дежурному по Академии и иной начальствующей компании, уж очень голодные были. Такой мог скандал быть! Но наряд вовремя сообразил, что к чему, и исправил ситуацию – сами своровали на мясообвалке, а затем нажарили в нижнем цеху. А ещё ведь многие, думаю, помнят повариху Мальвину, которая до сих пор достаёт бедных овощников. Ну, чтоб переспать за плохо почищенную картошку…Так ты что, начальник курса, уже отупел на новой должности? Как Исаев стал? Шучу, шучу… Помните старшего офицера факультета? У того кликуха была Штирлиц, но чаще Пяточная Кость. Только вспомни, приперся как-то раз он на построение. Увидел кого-то в грязных ботинках. Родил шедевр: «Вы посмотрите на свои ботинки! Они, наверно, грязнее, чем ноги!» Судя по всему, у легендарного Штирлица дела обстояли наоборот – ноги грязнее, чем ботинки. Помню Пяточную Кость на построении. Любил он это дело, а в строю, как обычно, где-то полкурса, остальные по своим делам. Долго-долго ходил взад-вперед, наконец изрек: «Будем строиться до тех пор, пока не добьемся стабильного прихода!» Потом долго обижался, почему все смеются. Или так: снова Пяточная Кость обходит строй, глядя вниз, то есть на любимые ботинки: «У вас НОГИ НЕ УСТАВНЫЕ, товарищ курсант! А у вас, товарищ курсант, почему ботинки блестят? Свеженачищенные ботинки НЕ ДОЛЖНЫ блестеть!» А помните, как он сообщил шестому курсу: «Товарищи курсанты, вы скоро станете офицерами – это же страшное дело!» – Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся….

– А ты, правда, помнишь? Нет, не в двух словах, а подробненько так? От начала до конца все наши забавные шесть курсантских лет при развитом социализме? Ты же в «Боевой Листок» и в курсовую стенгазету писал. Не ври – точно помню, писал! Вот и давай, вспоминай!

Ты помнишь, как всё начиналось?

В самом начале восьмидесятых годов ХХ века государство Российское жило дружненько в составе громадной страны под названием великий могучий Советский Союз. Воевать особо никто не собирался, а потому службы в армии народ не страшился. Наоборот даже, если говорить об офицерской службе, то туда молодёжь стремилась – хорошая зарплата, карьерный рост и почет в обществе гарантированы. Всякие там афганистаны да анголы общей картины не портили. А какие самые военные профессии среди офицеров? Артиллерист, танкист, минёр-подрывник? Не-а! Нет в названии этих специальностей и намёка на слово «военный». Самых военных професий две – военный дирижер и военный врач. Про военных дирижеров ничего не знаю, а вот на военврача довелось поучиться. Дело было в городе-герое Ленинграде в Военно-Медицинской Краснознаменной, орденов всяких и прочая и прочая Академии (тогда) имени Кирова. Вообще-то высшее медицинское образование, да еще с военным в довесок, – дело тяжкое и серьёзное. Но пока его получишь, столько разного будет! Самый первый прикол случился еще до того, как это самое образование началось. Так вот с этого момента и все оставшиеся шесть лет грызня гранита науки и смех от незатейливых житейских ситуаций шли у нас одним непрерывным сериалом под названием курсантская жизнь. Начнешь вспоминать, и приходит ностальгия – по исчезнувшей стране, но больше по молодости. Вроде было это всего-ничего тому назад, ну если не вчера, то на прошлой неделе. Помню краснеющую рябину и спеющие маленькие яблочки-дичку. Последние дни августа, холодное северное солнце греет плохо, руки охота засунуть в карманы. А туда их засовывать нельзя, их положено держать по швам, вытянувшись по команде «равнение на середину». И чтоб «подбородок на второй этаж». Рекомендация такая для красоты и строевого порядка на плацу, где застыли несколько сотен будущих военврачей, пока семнадцатилетних мальчишек. На этой самой середине, куда все равняются, происходит таинство – с этого момента КМБ, или курс молодого бойца, заканчивается, начинается учеба. А это значит, что через несколько минут мы сядем в автобусы и поедем из Красного Села в Ленинград. Там примем присягу и станем настоящими военнослужащими. Ведь мы пока солдаты понарошку. Хоть форму и надели, но даже до звания рядовых не дослужились. Уже не абитуриенты, но еще и не курсанты. Просто зачисленные. И тут такой момент… В начищенных до зеркального блеска хромовых сапогах начальника лагерного сбора отражается мирное советское небо и такие же сапоги идущего рядом замполита. Под бравурные звуки оркестра парочка переходит на строевой шаг. Оба полковника маршируют чётко, вытягивая носок, словно рисуются своим мастерством перед нами, сопляками. Оркестр у Академии хороший, только вот флейту едва слышно. Кто-то подставил специальный микрофон под нос флейтиста, теперь нормально – музыка точно как на Красной Площади. Полковники подходят к микрофонам перед трибуной. На трибуне высокое начальство – сам генерал-полковник Иванов с кучей генералов пониже. Царь всея Академии со свитой. Полковники ему рапортуют чеканными голосами. Репродукторов вокруг плаца много понавешено, вместо речи получаются наложения непрерывного эха. Но громко. Однако последние фразы рапорта слышны превосходно: