Кристофер Мур - Дурак

Розмари шагнула вперед и протянула три серых сморщенных шарика — размером с глазное яблоко. Я спрятал руку за спину, опасаясь, что они окажутся тем, на что похожи, — сушеными эльфийскими мошонками либо еще какой-нибудь пакостью.

— Дождевики-пылевики. Гриб этот растет у нас в самой глубокой чаще, — пояснила Розмари.

— Теперь то же самое, но вкратце, попроще и не стишками?

— Чавкни этой грушей под носом у своей дамы сердца, произнеси вслух свое имя — и для нее ты впредь станешь неотразим, а ее будет переполнять желание тебя, — объяснила Шалфея.

— Чересчур как-то, нет? — ухмыльнулся я.

Ведьмы расхохотались так, что хорошенько закашлялись, а потом Розмари сложила грибы в шелковый кисет и подала мне.

— Теперь вопрос уплаты, — сказала она, когда я протянул за кисетом руку.

— Я дурак небогатый, — молвил я. — У нас с собой на двоих только мой дурацкий скипетр да свиная лопатка уже не первой свежести. Но я могу подождать, пока вы с Кентом по очереди не покувыркаетесь в сене. Годится?

— Не годится! — категорически рек Кент.

Ведьма воздела руку с кисетом.

— Цену мы назначим после, — сказала она. — Когда скажем, тогда скажем.

— Тогда нормально, — молвил я, выхватывая у нее кисет.

— Поклянись, — велела она.

— Клянусь, — сказал я.

— На крови.

— Но… — Проворно, как кошка, она царапнула меня по запястью зазубренным своим когтем. — Ай! — Выступила кровь.

— Пусть капнет в котел, тогда и поклянешься, — распорядилась карга.

Я сделал, как велели.

— Но раз уж я тут, нельзя ли мне заодно и обезьянку?

— Нет, — ответила Шалфея.

— Нет, — отозвалась Петрушка.

— Нет, — сказала Розмари. — Обезьянки у нас кончились. А вот маскировку дружка твоего мы заклятьем подправим, а то уж больно она убогая.

— Ладно, валяйте, — сказал я. — А то нам уже пора.

Небо грозило ненастной зарей, когда мы подошли к Олбанийскому замку. Мост был поднят.

— Кто идет? — крикнул часовой.

— Шут королевский Карман и его личный воин Кай. — Так ведьмы нарекли Кента, чтобы скрепить личину. На него навели чары: волосы и борода у него теперь были черны как смоль словно бы по своему естеству, а не от сажи, лицо избороздилось морщинами и осунулось, и лишь по глазам, карим и нежным, едва ль не коровьим, узнавался прежний Кент. Я посоветовал графу пониже натянуть шляпу — вдруг наткнемся на старых знакомых.

— Где тебя черти носили? — спросил часовой. Он кому-то махнул, и мост со скрежетом пополз вниз. — Старый король чуть все окрестности не разнес в клочья, тебя искал. На госпожу нашу поклеп возвел: привязала, говорит, его к каменюке и в Северном море утопила. Так и сказал.

— Многовато хлопот. Должно быть, я сильно вырос в ее глазах. Вчера вечером-то она меня просто повесить собиралась.

— Вчера вечером? Пьянь ты овражная, да мы тебя уже месяц ищем.

Я поглядел на Кента, а тот на меня. Потом мы оба поглядели на часового.

— Месяц?

— Клятые ведьмы, — пробормотал Кент.

— Коли объявишься, мы должны тебя незамедлительно предъявить нашей госпоже, — сказал часовой.

— Окажи милость, любезный часовой, вашей госпоже только и радости, что меня при первом свете зари видеть.

Часовой почесал бороду. Похоже, он думал.

— Ладно сказал, дурак. Может, и впрямь вам сперва не помешает отзавтракать да помыться. А уж потом к госпоже.

Мост гулко ухнул на место. Я повел Кента в замок, и часовой вышел к нам у внутренних ворот.

— Прощенья просим, сударь, — сказал он, обращаясь к Кенту. — Но вы б не могли дождаться восьми склянок, а уж потом объявлять, что дурак вернулся?

— Ты тогда со стражи сменяешься, парень?

— Так точно, сударь. Не уверен, что хочу сам принести радостную весть о возвращении блудного дурака. Королевские рыцари две недели вокруг замка чернь подстрекали, а госпожа наша Черного Шута костерила, мол, все из-за него. Сам слышал.

— Виновен даже в отсутствие? — рек я. — Говорил тебе, Кай, она меня обожает.

Кент похлопал часового по плечу:

— Не провожай нас, парень, а госпоже доложишь, что мы вошли в замок с первыми купцами. Теперь марш на пост.