Юрий Кривцов - Ванёк-дурак. Поэма

Год прошел, а может, два.
Про Иванушку молва
Докатилась до столицы,
До царя и до царицы.
Царь, понятно, был подлец,
Кровопийца и стервец,
Самодур и психопат,
Хам, злодей, дегенерат.
А при нём большой, как дуб,
Федя, главный душегуб.

Видя Федю, все дрожали,
Потому что точно знали:
Тяжела его рука,
Многим он намял бока.
Как-то, кажется, в обед,
Царь держал большой совет.
Там боярин Лыков спьяна
Ляпнул, сволочь, про Ивана
«Дескать, есть такой мужик,
Сам невзрачный, будто вжик,
Конопатый да горбатый,
Но с недавних пор богатый.
Бьют челом его соседи:
Дескать, раньше даже меди
У соседа не водилось,
Так откуда ж появилось
Столько злата у Ивана,
Тунеядца и болвана?
В общем, надо всё проверить.
Описать, потом отмерить
То добро. Взыскать налог.
Самого потом в острог.
Есть сомненья: сей мужик
Вор, злодей и бунтовщик.

Царь к боярину подсел,
Тот от страха онемел.
Царь хлебнул и запищал:
«Почему не сообщал?
Знал ведь, хам, с казною худо
И молчал о том, паскуда.
Вот в тюрьме тебя сгною
Или морду раскрою».
Тут и Федя подлетел.
Мигом Лыков побелел:
«Виноват, прости, отец».
«Прикуси язык, стервец.

Завтра утром всё исправишь,
Мужика сюда доставишь.
Сам дознанье проведёшь.
Но, смотри, как подведёшь.
Всё, тепереча иди.
Федя, милый, проводи».
Федя Лыкова схватил
И о пол башкой хватил.

Опосля – пинком под зад
Вывел скоро из палат.
Царь же водочки хватил,
Всех гостей обматерил:
«Будет вам, козлы, хихикать».
И велел царицу кликать.
Вот царица появилась,
Мужу низко поклонилась.
«Будет, матушка, садись.
На, сперва опохмелись.
Как дела?» «Да, слава богу.
Всё старею понемногу.
Вот сейчас опохмелюсь,
Опосля потом напьюсь.
Каждый день одно и тоже,
Тот же стол и те же рожи.
Та же сёмга и треска
И зелёная тоска».
Царь ругнулся: «Твою мать!
Будет, дура, причитать.
Ну, не хочешь веселиться,
Так ступай к себе молиться.
Хочешь плачь, а хочешь смейся.
Хоть башкой о стенку бейся.
Хочешь землю носом рой.
Хочешь в омут головой.
Только, знаешь, не зуди,
Не канючь и не серди.
А не то, когда допью,
Морду вновь тебе набью».

Царь допил свою посуду.
«Тихо! – крикнул. – Молвить буду».
Мигом гости замолчали,
Закрестились, задрожали.
Всех пробил холодный пот,
Потому что наперёд
Знали всё, что дальше будет.
Ладно, бог его осудит.
Царь поднялся: «Как и ранее,
Счас устроим состязанье.
Федя мой, ядрёна мать,
Будет вас, козлы, пытать.
Кто с удара устоит,
Значит тот и победит.
Победителю награда
Из заморского из града
Дивный коврик расписной
Да на водку золотой.
Вам, бояре, честь и слава.
Нам с царицею забава.
В общем, дружно все подряд
Становитесь в центре в ряд.
Федя милый, начинай.
Для начала сосчитай,
Все ли гости тут на месте?
Сколько их? Должно быть, двести».
Самый старый из гостей
Отец Никон, архиерей,
На колени опустился,
Бил поклоны и крестился,
А когда глаза поднял,
Федю рядом увидал.
Тот стоял, наморщив лоб,
Вмиг попа пробил озноб:
«Федя, Феденька, сынок.
Что наморщился, дружок?
Улыбнулся молодец:
«В ряд пожалуйте, отец».
«В ряд ? В какой ? Мне не пристало
Становиться с кем попало.
Я уж лучше тут сейчас
Помолюсь за всех за вас».
Никон снова наклонился
И усердно закрестился.
Федя выдохнул: «Постой!»
И на бороду ногой
Архиерею наступил.
Тот от боли завопил:
«Что ж ты делаешь, подлец?»
«В ряд пожалуйте, отец.

А не то сейчас, ей богу,
Я свою вторую ногу
Вам поставлю на хребет.

Что, поставить? Али нет?»
«Нет, не надо, встану в ряд.