Джером Джером: Трое на четырех колесах

Но он не лакомка: французские повара и французские цены в немецких ресторанах не прививаются. Немец предпочитает пиво и свое местное белое вино самому дорогому шампанскому и красным французским винам. И хорошо делает, что предпочитает: когда француз-виноторговец отправляет бутылку в немецкую гостиницу,онвероятно, вспоминает Седан и злорадно улыбается; впрочем, его бутылки заказываются по большей части невинными путешественниками-англичанами! Но, пожалуй, он и в этом случае имеет право улыбнуться и поставить свою бутылочку в счет за Ватерлоо.

В Германии никто не требует изысканных, дорогих развлечений, и никто их не устраивает; здесь все уютно и по-домашнему. Немцу не надо делать членских взносов по части разного спорта, он не поддерживает никаких общественных увеселительных учреждений, у него нет гордых знакомых богачей, для которых нужно нарядно одеваться. Его главное удовольствие – кресло в опере – стоит несколько марок; туда его жена и дочери ходят в платьях домашнего шитья, накинув на голову платочки. В сущности, на этой безусловной простоте, царящей во всей стране, отдыхает глаз путешественника-англичанина. У немцев своих лошадей и экипажей очень мало; даже извозчиками мало пользуются – лишь тогда, когда нельзя сесть в электрический трамвай.

Такимобразомнемцы сохраняют свое своеобразие. Здесь купцу незачем ухаживать за покупателями. Я как-то сопутствовал в Мюнхене одной барышне-англичанке в ее экскурсии по магазинам. Она привыкла к таким экскурсиям в Лондоне и Нью-Йорке и ворчала на все, что ей показывали; не потому, что ей ничего не нравилось, а потому, что у нее была такая привычка. Она считала полезным и для дела, и для купца уверять, что все это она может купить в другом месте гораздо лучше и дешевле, что в его магазине вещи совершенно безвкусные, старомодные; что не из чего выбирать, что все вульгарное и не будет хорошо носиться.

Купец не спорил и не противоречил. Он спокойно уложил весь вынутый товар в картонки, поставил их на полки, вышел в маленькую гостиную за магазином и запер дверь.

– Что же это он не возвращается! – заметила барышня после того, как мы несколько минут просидели в ожидании. Ее тон выражал большое нетерпение, но ни вопроса, ни недоумения в нем не было.

– Я не думаю, чтобы он возвратился, – отвечал я.

– Почему? – спросила она в большом удивлении.

– Мне кажется, вы ему надоели. По всей вероятности он сидит теперь за этими дверьми с газетой и трубкой в зубах.

– Вот чудак! Я таких купцов никогда не видала! – воскликнула с негодованием моя знакомая, собирая свои пакеты и выходя из лавки.

– У них такой обычай: если вам вещи нравятся, покупайте, а если не нравятся, то они предпочитают не заниматься лишним разговором.

В другой раз я слышал в курительной комнате немецкой гостиницы рассказ англичанина, который я на его месте оставил бы про себя.

– Нечего и стараться, – трещал маленький англичанин, – сконфузить немца! Да они и дела не понимают. Вот здесь, на площади, я увидел в окне старинное издание «Разбойников»; вхожу и спрашиваю цену. За конторкой сидит с газетой какой-то несимпатичныйстарикашка.

– Двадцать пять марок, – говорит, и продолжает читать.

Я ему говорю, что видел несколько дней тому назад лучший экземпляр и всего за двадцать марок. (Известное дело, ведь всегда так разговаривают, когда покупают.) А он спрашивает:

– Где?

– В Лейпциге, – говорю.

Тогда он, представьте себе, спокойно советует мне ехать в Лейпциг и купить там книжку!Нуя, конечно, не обращаю внимания и спрашиваю, за сколько он уступит свой экземпляр.

– Я уже вам сказал, – говорит, – за двадцать пять марок. – Удивительно несимпатичный человек!

– За это не стоит платить таких денег, – говорю я.

– А разве я сказал вам, что стоит? – так и брякнул, представьте себе!

– Десять марок хотите?..

Тут он встал. Я думал, он выходит из-за прилавка, чтобы достать книгу, а он, оказывается, прямо подошел ко мне – огромный мужчина!, —поднял меня за плечи и выставил на улицу! И ничего не сказал, только дверь захлопнул. Я никогда в жизни не был так поражен.

– Может быть, книжка стоила двадцати пяти марок? – заметил я.

– Конечно, стоила! Очень даже стоила! – отвечал маленький англичанин. – Но что же это за понятие о торговле?!

Если немецкий характер когда-нибудь переменится, то только благодаря немецкой женщине. Сама она быстро изменяется – как говорится, идет вперед. Десять лет тому назад ни одна немка, которой была дорога добрая слава и надежда выйти замуж, не посмела бы сесть на велосипед; теперь же они разъезжают по стране тысячами; старики при виде их качают головами, но молодые люди догоняют на своих велосипедах и едут рядом. Еще недавно катанье на коньках признавалось достаточно женственным только в том случае, если девушка беспомощно висела на руке своего родственника мужского пола, теперь же она самостоятельно выписывает восьмерки в углу пруда целыми часами, пока не придет на помощь какой-нибудь юноша. Она и в лаун-теннис теперь играет, и я даже наблюдал однажды – с безопасной позиции, – как девушка правила лошадьми в двухколесном экипаже.