Герман Дробиз - Вот в чем фокус

А на работе что творю! В прошлом году собирают нас: так и так, у директора скоро юбилей, а дача тре­бует ремонта. Есть предложение помочь силами коллек­тива. Я говорю: «Мы ему покажем — силами коллек­тива!» Еще когда между грядками с клубникой шел, думал, сейчас в лицо ему скажу: «Совести у вас нет, Демьян Прокофьич! Чтобы кандидаты наук вам в ра­бочее время сауну стругали!» Единственное, что не изменила проклятая непредсказуемость, это — куда ска­зал. Как и собирался — в лицо: «Демьян Прокофьич! Нет для меня большей радости в жизни, как выстру­гать вам сауну в ударные сроки и с высоким качест­вом работ!»

А недавно, когда его снимали, было собрание, председательствующий спрашивает: «Кто хочет выступить?» Мысленно отвечаю ему: «Только не я», а вслух гово­рю: «Прошу слова». Пока иду к трибуне, перебираю, сколько хорошего помню о директоре, поэтому с три­буны так прямо и говорю: «Тут вышестоящие органи­зации подняли вопрос о пребывании Демьяна Прокофьича на посту директора. Давно пора...» Вот так, доктор, что скажете?

— Ваша болезнь...— доктор помедлил.— Она неиз­лечима. Извините. Ей-богу, не хотел говорить вам прав­ды. Еще когда рот открывал, был уверен, что посове­тую контрастный душ. Видимо, от вас заразился,— по­шутил он,— С вас... Отлично помню: пока слушал — собирался пять попросить, и вот... с вас четвертной, и мы в расчете.

— Пожалуйста, пожалуйста... Еще когда в поликли­нику входил, сказал себе: дашь ему, ухогорлоносу, сколь­ко скажет. Прошу...— Посетитель припечатал к столу металлический рубль и направился к дверям.— Так и знал, что неизлечима...

Доктор побагровел. Схватил металлический кружок, размахнулся, собираясь запустить им в спину посетите­ля... но положил в карман.

Часом позже его недавний пациент, сидя в прогу­лочной лодке, налегал на весла, выгребая к середине городского пруда, и при этом говорил хорошенькой де­вушке, расположившейся на корме:

— Когда женился, был непоколебимо уверен, что от­ныне другие женщины для меня не существуют... И вот...

Хорошенькая девушка щурилась от солнечной ряби и понимающе кивала: ещё полчаса назад она была уве­рена, что идет на работу.

У нас в доме все люди как люди, и всё у нас есть, потому что мы всегда друг другу до получки одалжи­ваем. Только у Загогулина все не как у людей. Не­устроенный какой-то и невезучий. И образование-то у него — три класса, четвертый — коридор. И профес­сии-то у него нет — то пивом торгует, то арбузами, то бутылки принимает, то клюкву сдает. И «Волга»-то у него старая, и дача-то у него у чертей на куличках — в Крыму. И дети непутевые. Сперва в обычной школе учились, потом их в спецшколу перевели, для умственно отсталых. Но и там не прижились: отец их в другую спецшколу перевел, тоже для умственно, но одаренных. Нет, в общем-то не безнадежные ребятишки: старшень­кий уже выучился латинскими буквами в лифте писать. А младшенький — человек большой мечты. Я его как-то спросил:

— Куда после школы собираешься? Кем будешь?

Он по «дипломату» постучал, в котором букварь тре­тий год носит:

— Им вот буду. Забыл, как называется. Который в других странах живет.

А жену Загогулина вообще не видим: как коль­ца надела, так дома и сидит. Снять жалко, а выйти страшно.

А сам — во двор въедет, «Волгу» в гараж поставит, сумку набитую тащит — лица на нем нет. Одна рожа. Так его жалко!

Как-то волок он сумку, а она перед подъездом и лоп­ни. И вся ерунда, что в нее затолкана была, посы­палась: и вырезка, и севрюга, и колбаса твердая, и кра­бы, и шпроты, и рябина на коньяке. Говорю же — не­везучий. Сел он на ступеньку, сидит, грусть на лице неописуемая. Я подошел, предлагаю:

— Вам помочь? Я имею в виду — дотащить?

Глянул он на меня мрачно. Говорит:

— Дотащить я и сам дотащу. Но ведь еще и сож­рать надо...

А дача эта крымская? У нас, у кого участки в са­дах,— что за проблема: сел в электричку — через час-два на месте. А ему в аэропорт да потом из Симфе­рополя до побережья добираться. А еще билет достань — летом. И так каждую субботу. С ума сойдешь!

Я его как-то встретил вечером в воскресенье — с дачи он прилетел. Распаренный, злой.

— Безобразие!— говорит.— Не знаете, куда напи­сать, чтобы на самолет проездные билеты продавали?

Я говорю:

— Может, вам до получки одолжить? Если мы всем домом сложимся — вам на недельку хватит.

Он так разволновался, прямо побелел. Но ничего не ответил. Гордый. Так его жалко. Всем домом му­чаемся: как помочь человеку, чтобы жил, как все?