Водки и коньяку пили мало. Кто желал, мог пить в неограниченном количестве, но сам Сталин выпивал рюмку коньяку или водки в начале обеда, а потом вино, вино. Если пить вино пять-шесть часов, хотя и маленькими бокалами, так, черт его знает, даже если так воду пить, то и от воды опьянеешь, а не только от этого вина. Всех буквально воротило, до рвоты доходило, но Сталин был в этих вопросах неумолим.
Берия тут вертелся с шутками-прибаутками. Эти шутки-прибаутки сдабривали вечера и питие у Сталина. И сам Берия напивался, но я чувствовал, что Берия это делает не для удовольствия, что он не хочет напиваться. Он тоже другой раз выражался довольно резко, грубо, что приходится напиваться. Он так делал из угодничества к Сталину и принуждал других:
- Надо скорее напиться. Когда напьемся, тогда скорее разойдемся. Все равно он так не отпустит.
В этот предвоенный период, если кто-то на этих обедах говорил, что он не может или не хочет пить, то это считалось совершенно недопустимым, и потом завели в шутку такой порядок, что если кто не выпивает объявленный тост, то полагается ему в виде штрафа еще дополнительно один бокал, а может быть, даже и несколько. Потом и другие всякие были тут выдумки. Во всех этих «шуточках» очень большую роль играл Берия, и все они сводились к тому, чтобы как можно больше выпить и накачать всех. И это делалось потому, что Сталин этого хотел, именно Сталин».
- Что же, Сталин был пьяница? - обрадовался Ельцин, проглотивший продолжение фразы: «как я».
- «Можно сказать, что был и не был. Был в том смысле, что в последние годы не обходилось без того, чтобы пить, пить, пить. С другой стороны, никогда он не накачивал себя так, как своих гостей. Бывало, он наливал вино в небольшой бокал и даже разбавлял его водой. Но боже упаси, чтобы кто-либо другой сделал подобное. Сейчас же штраф за уклонение, за обман общества. Это была шутка, но пить-то надо было всерьез за эту шутку. А потом этого человека, который в шутку пил, заставляли еще всерьез выпить, и он расплачивался своим здоровьем...
После войны у меня заболели почки, и врачи категорически запретили мне пить спиртные напитки. Я Сталину об этом сказал, и он какое-то время даже, бывало, брал меня под защиту, но это было очень непродолжительно. И тут Берия сыграл свою роль, сказав, что у него тоже почки больные, но он пьет, и ничего. Так я лишился защитной брони в том, что у меня больные почки, что мне пить нельзя: все равно пей, пока живешь, пока ходишь...»
Милован Джилас, один из послевоенных руководителей Югославии:
«Сталин предложил, чтобы каждый сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом в виде штрафа выпил бы столько стопок водки, на сколько градусов он ошибся...
Вдруг пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская верхушка, собравшаяся вокруг своего престарелого вождя...
Сталин и раньше любил хорошо поесть, но теперь он проявлял такую прожорливость, словно боялся, что ему не достанется любимое блюдо...»
Он любил дунайскую сельдь, копченого рыбца, цесарок, уток, отварных перепелов, цыплят, с удовольствием ел тонкие ребра барашка, приготовленные на вертеле... стол ломился от снеди.
Бывший генеральный секретарь ЦК компартии Венгрии Матьяш Ракоши:
«Каждый обслуживал себя сам, в том числе и Сталин, который с любопытством приподнимал крышки блюд и обращал мое внимание на то или иное кушанье.
... Обстановка на таких ужинах была непринужденной, рассказывались анекдоты, нередко даже сальные, под громкий смех присутствующих...
Когда после трех часов утра Сталин вышел из комнаты, я заметил членам Политбюро:
- Сталину уже семьдесят три года, не вредят ли ему подобные ужины, затягивающиеся до поздней ночи?
Товарищи успокоили меня, говоря, что Сталин знает меру. Действительно, Сталин вернулся, но через несколько минут встал, и компания начала расходиться».
В отсутствие иностранных гостей застолья заканчивались чем-то непотребным. Перепившиеся члены Политбюро швыряли спелые помидоры в потолок и хохотали как сумасшедшие.
Первый секретарь ЦК компартии Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, любимец Вождя:
- «По ходу застолья отошел что-то положить в тарелку, вернулся и чувствую, что сел в нечто мягкое и скользкое. Обомлел, не шевелюсь. Все уже курят на террасе, а я остался за столом один.
Меня позвал Сталин. Я робко объяснил:
- Я во что-то сел.
Сталин взял меня за локоть и поднял. Позвал Берию:
Читать дальше