Евгений Лукин - Ё

Скорее уж извращением следует признать то, что мы называем культурой поведения. Когда замученный цивилизацией горожанин мечтает вновь слиться с природой, она представляется ему неким идиллическим царством Красоты и Гармонии. Он просто никогда не видел, как выпрыгнувший из пруда лягух в три приёма заглатывает майского жука. Заживо. С хрустом.

Естественный отбор неприличен уже в силу своей естественности, и только отказ от неё делает нас приятными в общении существами. Такое, скажем, простое и чистосердечное действие, как сексуальное насилие, за тысячелетия человеческой истории, обрастая условностями, переродилось в любовь, убийство — в правосудие, грабёж — в сервис. В наиболее рафинированном виде эти явления зачастую утрачивают первоначальный смысл, обращаясь чуть ли не в собственную противоположность: чувства становятся платоническими, вводится мораторий на смертную казнь, обслуживание делается бесплатным. Взять, к примеру, тот же гуманизм, то есть мировоззрение, проникнутое любовью к людям (читай: ко всем людям). Что это, если не особо изощрённая форма измены Родине, религии, семье? Тем не менее гуманизм живёт, а иногда даже и побеждает.

Редко, крайне редко встретишь сейчас человека, способного на естественный поступок — пусть даже в результате острого приступа искренности. Признайтесь честно: мало ли кого нам хочется порой порезать на лоскуты? Однако мы так не поступаем! Скованные правилами и нормами, с неловкостью выбираемся из-за руля и ханжески мямлим: «Командир, ну, может, договоримся?» Маньяк же действует по велению сердца, ужасные последствия чего вы наверняка не раз видели по телевизору.

Маньяков никто не любит — даже киллеры, ибо профессионалу претит сама идея безвозмездного убийства. Не жалуют их и прочие представители криминалитета, поскольку взбудораженные начальством стражи правопорядка принимаются хватать кого попало, чем сильно мешают работе. Что уж там говорить о вас, дорогой читатель! Признайтесь, прямота и чистосердечность милы вам лишь на словах, а стоит столкнуться с движениями человеческой души в их изначальном, неизвращённом виде, вы тут же бежите за помощью в милицию, причём не всегда добегаете.

По идее, сотрудник органов, выслеживающий маньяка, должен пользоваться общенародной поддержкой, а местами даже и любовью.

Если бы не одно обстоятельство.

Изловить маньяка очень трудно.

Вскоре на стол Алексея Михайловича Мыльного лёг так называемый профиль преступника, принесённый редкозубым блондинчиком, веры которому не было ещё с позапрошлого года, когда этот, прости господи, спец представил развёрнутый психологический портрет серийного убийцы, а убийца-то оказался даже и не личностью вовсе, а группой дебильных подростков…

Впрочем, любое сообщество, от хулиганской компании до народа в целом, тоже, согласитесь, своими действиями напоминает дебила с маньяческими поползновениями. Немудрено и перепутать.

Тем не менее старший оперуполномоченный внимательнейшим образом изучил представленный документ.

«Несмотря на то, что на местах происшествий не найдено следов спермы, — терпеливо читал Мыльный, — сексуальные мотивы преступления очевидны. Вырезая на груди жертвы правильный вариант слова, убийца испытывает наслаждение, возможно, даже оргазм. Нечто подобное, предположительно, ощущают и некоторые учителя при проверке письменных работ учащихся. Цвет крови, несомненно, напоминает маньяку используемые педагогами красные чернила. Вывод: искать следует пенсионера, бывшего преподавателя русского языка и литературы в средней школе, тоскующего по прежней работе, вероятно, одинокого, не исключено, что состоящего на учёте в психоневрологическом диспансере. Лишённый возможности исправлять ошибки на бумаге…»

Дочитать выдающееся произведение редкозубого блондинчика Мыльному не дали.

— Алексей Михалыч!

Перед старшим оперуполномоченным стоял Санёк по прозвищу Карубция. Словечко это, употреблённое слушателем Высшей следственной школы в дипломной работе, прилепилось с тех пор к нему намертво и следовало за Саньком повсюду.

Ростом Саня-Карубция был невелик, но очень развит физически. У него даже мордень была мускулистой. И мордень эта сияла. Что-то, видать, раскопал.

— Ну?

— Порядок! — выпалил молодой оперок. — Не надо никакого фоторобота. Можно прямо фотографию размножать.

— А подробнее?

— Вот! — на стол Мыльного лёг лазерный диск. — У них там, оказывается, в интернет-кафе камера слежения. Засветился наш Потрошитель! Jack the Ripper! Пятнадцать ноль восемь. Тик в тик. Показать?