Евгений Лукин: Ё

— А-а… кого можно? — с запинкой спросил он, ещё не веря такому счастью.

— Всех, — ласково разрешили ему.

— А-а?.. — Не решаясь упомянуть имя всуе, он вознёс глаза к потолку.

— И его тоже.

Поначалу Неудобняк робел, потом опьянел от правды — и распоясался. Даже разнуздался. Не давал спуску никому: ни мэру, ни губернатору, ни прокуратуре. А уж про милицию подчас говорил с экрана такое, что и впрямь соответствовало действительности.

И ничего ему за это не было.

Разумеется, несмотря на врождённую свою наивность, Лаврентий смутно сознавал невероятность происходящего, однако объяснял всё трусостью коллег, собственной принципиальностью и тем, что против правды якобы не попрёшь.

Вот и верь после этого, будто в провинции ни на что не способны!

Неизвестно, кто до такого додумался, но ход был, согласитесь, гениален. Требует народ разоблачений? Требует. А ниша разоблачителя пустует — так пусть её лучше займёт Лаврентий Неудобняк, чем кто-либо другой.

В самом деле, стоило включить телевизор и взглянуть на одутловатую физию Лаврентия, на вручие глазёнки, стоило услышать его сипловатый уголовный басок, как любому становилось ясно: клевещет, сукин сын! Брешет, гад, во всю губу от первого слова до последнего. У самого, чай, рыльце в пушку!

И такого-то человека подстеречь в ночном парке, пробить затылок тупым предметом, да ещё и вырезать на груди слово «АФЁРА»… Как тут прикажете вести следствие? Даже если повезёт изловить настоящего убийцу — кто поверит, что он настоящий? А то не ясно, чьих рук дело!

Расследование ради расследования, так же как искусство ради искусства, — занятие для эстетов и никакой реальной пользы обществу не приносит. Нет, никто не спорит, задержание преступника само по себе дело хорошее, хотя бы уже тем, что снимает подозрение со всех незадержанных, к которым наверняка относитесь и вы, дорогой читатель.

Что вы сказали? Невиновны? Какое совпадение! Задержанный говорит то же самое.

Но ему не повезло. Против него больше улик, чем против вас. Какие улики? Ну, не надо, не надо валять ваньку, дорогой читатель! Во-первых, у вас нет алиби. Во-вторых, вашу физиономию запросто опознает потерпевший, потому что после всего пережитого у него жажда справедливости. А справедливость требует, чтобы хоть кто-то понёс наказание. В крайнем случае вы.

Вообще, я смотрю, с гражданственностью у вас, дорогой читатель, слабовато. Пока сажают других — охрана правопорядка, а как приходит ваш черёд — трагическая ошибка.

Идёте ли вы по городу, касаетесь ли крыла чужой (и, возможно, угнанной) машины — вы невольно становитесь возможным фигурантом того или иного уголовного дела. Собственно, каждый гражданин в узкопрофессиональном смысле прежде всего производитель следов, оттисков и отпечатков. И почему бы не настать однажды такому дню, когда беззаботно рассеянные улики сложатся вдруг в очевидное свидетельство вашей вины? Поверьте, это нисколько не менее вероятно, чем выпадение четырёх одинаковых карт в покере.

Следственные органы принято бранить, но признайтесь, положа руку на сердце: оказавшись на их месте, долго ли бы вы колебались, прежде чем задержать самого себя? Раскрываемость хреновая, начальство достаёт, а тут все доказательства — как на ладошке.

Так что, возможно, дорогой читатель, внесёте и вы со временем свой скромный вклад в дело укрепления правопорядка. Кого бы ни посадили, общество будет удовлетворено: нечего чикаться с мерзавцами! Я, допустим, верю, что вы невиновны, но прочим-то какая разница?

Редкий случай: до перехода на оперативную работу Алексей Михайлович Мыльный боролся с экономическими правонарушениями и, надо заметить, ничуть не хуже, а подчас даже и лучше других. Скажем, видит, что раскрываемость у него низковата, — вызывает повесткой некрупного, давно уже облюбованного бизнесмена.

— Садись, — говорит, — пиши.

— Чего писать? — недоумевает явившийся.

— Чистосердечное признание.

— Какое, в баню, признание?!

Мыльный поднимает задумчивые глаза, прикидывает.

— Н-ну, примерно этак… на год условно. Опять же явка с повинной зачтётся.

— А если не напишу? — ерепенится бизнесмен.

— А не напишешь, — объясняет со скукой Мыльный, — нагрянем — накопаем на три года строгого режима. Оно тебе надо?

То есть с отчётностью был ажур и претензий к Алексею Михайловичу ни у кого не возникало. Мент как мент. Если бы не гнездилась в нём одна, но пагубная страсть. Стоило Мыльному вцепиться в крупное дело, выпадал человек из социума и становился полным отморозком. Вынь ему да положь настоящего преступника! На родственника мэра ордер затребовать — это ж додуматься надо было! Как будто мало ему других подозреваемых!