Мария Штейникова - Кошка Фрося и другие животные (сборник)

Бабулечка мне потом всегда говорила:

– Марея, смотри, куда выходишь.

Мне было десять, я не думала никуда выходить, я осваивала крылья. К моему счастью, после встречи с ОБХСС бабулечка охладела к неудачным замужествам и залегла на дно. Пошла работать в библиотеку. Мы с ней тут же вошли в преступный сговор и списали самые прекрасные экземпляры в мое личное книгохранилище. Наконец-то я была чудовищно богата. Папа сколотил мне стеллаж по периметру комнаты. Так мы чуть не убили маму. Она любила прикорнуть под собранием сочинений какого-нибудь сильно плодовитого автора.

Мой муж любит книги, хотя, к удовольствию бабулечки, далеко не вшивая интеллигенция. Сразу видно – нормальный человек, а не эти самые. Моя самодостаточность иногда сталкивается с мужниной щедростью. Бабулечка негодует:

– Марея, дают – бери, а бьют – беги.

Мой минимализм и отсутствие крупных маков в обиходе ей классово отвратительны.

– Мы же столбовые дворяне! – завывает бабулечка богатой пургой. – Где мой партийный билет?

Кошка Фрося с ней согласна, она конформистка. Рядом с мамой она ездит на красный и паркуется как дура посреди дороги. Со мной любит поспать на чьем-нибудь обширном труде или на альбоме по искусству. Во-первых, размер подходящий, во-вторых, чудесная бумага. С мужем Фрося «вискарь – диван». И никаких вам классовых противоречий.

У бабулечки новая фаза. Нынче ее интересует страсть. Она ложится спать с мягким переплетом, в котором пишут про всякие стержни и иные колющие предметы. Бабулечка роняет книжку на лицо ровно три раза и засыпает, равнодушно повернувшись на другой бок. Это ее стержневой предел.

На заре появления немецких фильмов и устройств по их просмотру бабулечка резко осознала свое стремление к техническому прогрессу. Потребовала оставить ее с фильмом наедине. Ну что ж, дело молодое. У фильма никаких пороков, на квартиру не претендует, на кухне не крошит, носки под диваном не прячет. Возвращаемся – дом на ушах, первый этаж трещит по швам от деревянной улыбки, застрявшей на физиономии Людки Бортниковой. Звукоизоляция сдалась, электричество молотит, бабулечка в одно лицо предается морфеям.

«Еле лестницу домыла, – поясняет Людка, – такая истома вдруг взяла, что швабру из рук не выпустить».

Мы с Людкой тогда были товарками в рабочей общаге. Она нашла свое призвание в швабре и была уже титулованным техническим работником по уборке помещений. Имела награды и большие красные руки. Я искала себя в метле. Бабулечка крышевала дежурной.

– Построились, опойки, – командовала бабулечка жильцами. – Значит, так, гандоны в форточку не выкидывать, мешки с говном тоже, под дверьми друг другу не срать в мою смену. Ферштейн?

И начинала материться на армянском, легко переходя на персидский и обратно.

Бабулечка покрывала собой все, кроме кабинета коварной суки – заведующей Колдомасихи. Та держала в цепких татарских лапках аленький цветочек начальника ЖЭКа, которого все за глаза звали Сиси. Начальник ЖЭКа креативно преподносил свои мудя в качестве подарка на частых закрытых совещаниях по обсуждению производственных вопросов. Отчего-то считается, что бабе только это и нужно. Презентация каждый раз срывалась. Судя по выражению лица коварной суки после мероприятия, мудя были так себе, совсем не крупные. Французские духи подошли бы куда лучше. Размер в размер, а не это. Колдомасиха бесилась и бросалась кружками в тараканов.

– Чистый Мамай, – говорила бабулечка, затягиваясь дорогущим «Кентом».

– Начальники, у пизды мочальники, – услужливо протягивала Людка.

Бабулечка ее мягко осаживала:

– Людмила, варежку прикрой.

Людка довольно хрюкала в рукав спецовки и шла ставить чайник:

– Анна Васильна, золотце ты наше, водочки в чаек капнуть? Чисто для сугрева, а?

Девишники – это страшное дело. Все приезжают и быстро напиваются двумя бутылками вина. Почему двумя? Чтобы не напиться. Потом я говорю:

– У меня ящик вина для готовки.

Мне говорят:

– А мы так не ужремся? – И макают пальцы в бокал.

Я говорю:

– Дак мы с сосисками.

Мне говорят:

– Ой, мы сосиски сто лет не ели. А макароны есть? Мы на диете.

Холодильник чувствует себя королевой вечера. Гости пытаются из бесформенных кубиков льда собрать слово «пельмени». Получается фигня. Шпицы в юбках из туалетной бумаги незаметно встраиваются в действо. Начинается шоу-программа. На кону целая сосиска. Шпицы тщательно крутят фуэте и с тоской во взгляде провожают последнюю сосиску в жерло Лены. Всё, кончили крутить фуэте. Лена в целом приятная, особенно когда ест. И каждый раз верит, что это любовь, а не тонкий сосисочный расчет со стороны шпицесамца. Каждый раз попадает в их коварные шпицесети. Женщина она легкая, обиды и куда закопала забывает быстро. Мы все интуитивно стараемся не обижать Лену.