Ярослав Гашек - Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая

— Долго ли я еще болтал, когда вернулся домой?

— Так только чуть-чуть с дороги, — сказал Швейк. — Вы все время рассуждали сами с собой о каких-то формах, что форма не есть форма, а то, что не есть форма, есть форма, и та форма опять не есть форма. Но это вас быстро утомило, и вы сразу начали храпеть, словно пила, когда пилят.

Швейк замолчал, прошелся к двери и опять к койке старшего писаря, перед которой остановился и начал:

— Что касается лично меня, господин старший писарь, то когда я услышал, что вы говорите об этих формах, я вспомнил о фонарщике Затке. Он служил на газовой станции на Летне, и в обязанность его входило зажигать и тушить фонари. Был это просвещенный человек и ходил по разным ночным кабачкам на Летне: ведь между зажиганием и гашением фонарей много времени. Потом, к утру, на газовой станции он вел точь-в-точь такие же разговоры, как вчера вы, например: «Эти кости для играния, потому что на них вижу ребра и грани я». Я это собственными ушами слышал, когда меня как-то один пьяный полицейский привел за несоблюдение чистоты на улице по ошибке вместо полицейского комиссариата на газовую станцию. Со временем, — сказал Швейк тихо, — этот Затка кончил очень плохо. Вступил он в конгрегацию св. Марии, ходил с небесными козами [105] Ироническое прозвище женщин, членов католических конгрегаций и вообще богомолок. на проповеди патера Емельки к святому Игнатию на Карлову площадь и забыл, когда приехали миссионеры к св. Игнатию, погасить все газовые фонари, так что там беспрерывно три дня и три ночи горел газ на улицах. Беда, — продолжал Швейк, — когда человек вдруг примется философствовать, — это всегда пахнет белой горячкой. Несколько лет тому назад к нам перевели из 75-го полка майора Блюгера. Тот всегда, бывало, раз в месяц соберет нас, выстроит в каррэ и начнет вместе с нами философствовать: «Что такое офицерское звание?» Он ничего кроме сливянки не пил. «Каждый офицер, ребята, — разъяснял он нам на дворе казарм, — является сам по себе совершеннейшим существом, которое наделено умом в сто раз большим, чем вы все вместе взятые. Вы не можете представить себе ничего более совершенного чем офицер, даже если бы всю жизнь старались себе это представить. Каждый офицер есть существо необходимое, в то время как вы, рядовые, являетесь случайным элементом, вы можете существовать, но не должны. Если бы дело дошло до войны и вы пали бы за государя императора — прекрасно! От этого многое не изменилось, но если бы первым пал ваш офицер, тогда бы вы почувствовали, в какой степени вы от него зависите и насколько велика эта потеря. Офицер должен существовать, а вы обязаны своим существованием только господам офицерам; вы от них происходите, вы без них не обойдетесь, вы без начальства и п…… не в состоянии. Офицер для вас закон нравственности — все равно понимаете вы это или нет, а так как каждый закон должен иметь своего законодателя, то таким для вас является офицер, которому вы чувствуете и должны чувствовать себя обязанными во всем, и каждое без исключения его приказание должно вами исполняться, независимо от того: нравится вам или нет». А однажды, после того как закончил свою речь, он стал ходить вдоль фронта и спрашивать одного за другим, что он чувствует, когда опоздает в казармы? Ну, ему отвечали как-то нескладно, вроде того, что или еще не опаздывали или что в случае опоздания его начинает тошнить, а один ответил, что он, после того как опоздал, сразу почувствовал, что совсем останется без отпуска. Всех этих тут же приказал майор Блюгер отвести в сторону, чтобы потом они после обеда на дворе поупражнялись в вольной гимнастике в наказание, что не умеют выразить, что они чувствуют. Прежде чем очередь дошла до меня, я вспомнил, о чем он в последний раз распространялся, и, когда он подошел ко мне, я совершенно спокойно ему ответил: «Осмелюсь доложить, господин майор, когда я опоздаю, я чувствую внутри себя какое-то беспокойство, страх и угрызение совести. А когда вернусь вовремя из города, — меня охватывает блаженный покой, меня одолевает внутреннее удовлетворение». Вез кругом расхохотались, а майор Блюгер на меня заорал: «Тебя разве что, балда, клопы одолевают, когда ты дрыхнешь у себя на койке! Он, сукин сын, еще дурачится!» — и вкатал мне такие шпангли, что мое почтение!

— На военной службе иначе нельзя, — сказал старый писарь, лениво потягиваясь на своей койке, — это уж так исстари веков ведется: как ни ответь, как ни сделай, — всегда над тобой висят тучи и мечут в тебя гром и молнии. Без этого нет дисциплины!