Франсуа-Люк Шармон: Диссертация

Мед представил себе, какую пользу можно извлечь из знакомства с этим человеком, и предложил ему посидеть вместе в кафе. Буржона, сияя от радости, повел его в «Сурс».

Принц надеялся, что напишет диссертацию примерно за три месяца. Но это предположение, высказанное хотя и осторожно, в условном наклонении, так ошеломило привратника, что тот остолбенел. Затем положил сигарету и долго собирал крошки табака, просыпавшегося в складки жилета в момент оцепенения. Наконец он заявил, что написание диссертации требует трех — четырех лет, а часто и больше. Нередко бывает, что почтенный директор лицея, преподаватель пенсионного возраста, ученый со стажем защищает свой труд уже незадолго до смерти.

И тогда Мед решил, что прогресс покинул Францию, ибо темпы здесь очень медленные. Но почти тотчас же он подумал (и пришедшая ему в голову мысль компенсировала предыдущую и в какой-то мере оправдывала французскую культуру): «Ведь продолжительность работы определяется темой диссертации?» Буржона согласился, но без воодушевления: со времени своего долгого и унизительного добровольного пребывания в армии он испытывал к логике бессознательную и воинственную злобу.

Не тратя время на пустые разговоры, приступили к поиску простых тем. Принц, который терпеть не мог научные труды, проявил ярко выраженный интерес к антологиям: на нескольких страницах они представляют биографию автора, дают короткие и многозначительные отрывки из его произведений. Все это можно без усилий запомнить, затем внести в блестящие рассуждения.

Вот почему Мед признавал в своей личной библиотеке (правда, невероятно ограниченной) только произведения такого рода. Вот почему принц, после того как Буржона предложил ему еще двадцать слишком длинных и трудных по его мнению тем, спросил: «А что если мне написать книгу о Бирабии в латинской литературе? Достаточно было бы прочитать и представить тексты, а „негры“ за хорошую плату найдутся. У меня даже план вырисовывается: история, география, политическое развитие, экономическое…»

Ошеломленный Буржона, потерявший надежду на какое-либо вознаграждение, схватился за голову и безо всякой связи вдруг вспомнил свою жену: «Бедная старуха! У нее плоская, как доска, грудь! Между тем в молодости…» Потом, когда принц отлучился, он выругался, плюнул с отвращением: «Моему внуку четыре года, а он еще писается в постель. Негодяй!..»

Но вдруг вопрос принца вернул привратника к разговору, и он уже был готов ответить:

— Слишком легко! Было бы даже неприемлемо для университетского диплома… Надо поработать с научными трудами и критикой… Очень долгий путь… Что я вам говорил…

Но между тем пробил час закрывать Сорбонну. Наступило время, когда коллеги Буржона встречались в баре на Бульмише, чтобы выпить аперитив. И задержаться было совершенно невозможно. Поэтому Буржона наскоро одобрил принца и сказал, что тот предложил идеальный вариант. Мед, в свою очередь, подумал про себя: «Насколько умен простой люд!»

Теперь надо было решить, к какому профессору обратиться за научным руководством. Буржона, встречаясь с ними утром и вечером, досконально изучил настроение и привычки, значимость и здоровье каждого. Выбор пал на профессора латыни Балладу, проживавшего в доме 65 по улице Сорбонны.

Имя Балладу на провансальском наречии означало — «счастлив, как рыба в воде». И оно великолепно подходило профессору.

Успешно избежав женитьбы и вовсе не нуждаясь в любовницах, он жил среди своих латинских текстов. Тома (литературное наследие Рима в полном собрании) плотно стояли на деревянных стеллажах, занимая весь кабинет. Какое упоение — жить и работать в этих стенах! По крайней мере, для Балладу. С другой стороны, благодаря своему научному рвению, великий профессор пользовался в ученом мире непреходящей славой. Хотя на самом деле никто не знал, переиздавал ли он хоть раз за шестьдесят прошедших лет, значительно обогатив и расширив, свой знаменитый, но единственный труд, который он опубликовал по окончании педагогического института: «Парный латинский дательный падеж, рассматриваемый в его древнееврейском, ассирийском, халдейском происхождении».

В то время, как бен Галауд вошел в дом, Балладу работал, как он это делал ежедневно, вот уже пятнадцать лет, над критическим трудом «Война галлов».

Принц постучал, когда профессор только что застал Цезаря на месте грамматического преступления: текст содержал настоящее время сослагательного наклонения там, где должно было быть прошедшее незаконченное. Еще более удивительным фактом, который позволял непременно отстаивать свое право на открытие, было то, что ни один грамматист до сих пор не заметил этой ошибки. О, счастливый день! Надо немедленно составить убедительную заметку и послать ее в институт! Так, идя открывать дверь (жил он один), исследователь был еще пунцовым от удовольствия.