Константин Николаев - Брачный сезон или Эксперименты с женой

– Как я поняла, что тебя нет дома? – продолжила свой неспешный рассказ мадам Еписеева. – Первым делом обзвонила все больницы и морги: а вдруг ты повесился сгоряча? Но ни в больницах, ни в моргах тебя не оказалось. Тогда отправилась я в школу. А там толстая такая бабенка и говорит мне, – Мария подбоченилась и пропищала ехидным голоском: – Он уволен еще неделю назад.

– Это Римма Игнатьевна, – вздохнул я.

– Вот-вот, – подтвердила Маша. – Ну я тогда стала выпытывать у нее, что да как. А у вас там все такие оглашенные бегают! Прямо как у нас в отеле перед приездом какого-нибудь лорда! Словом, все на ушах стоят. И все бабы вокруг какого-то типа вьются. Он еще на Алена Делона похож. С трубкой…

– Это Хренов, – догадался я.

– Может, и Хренов, – мадам Еписеева зябко поежилась. – Я поняла, что толку от твоих коллег не добьешься, да тут наткнулась на девчушку глазастенькую. Она все у кактуса курила да на этого Хренова Делона таращилась.

– Это Марианна Александровна…

– Вот она-то и рассказала мне про тебя.

– Что же она могла рассказать? – Я стал судорожно припоминать, какой компромат мог сгоряча выдать англичанке.

– Да ничего особенного, – ответила Маша с сожалением. – Она дала мне телефон этого, как его… – Маша запнулась, – ну еще ученый такой был, лебеду с клубникой скрещивал…

– Тимирязев, – догадался я. – Только у Леньки фамилия с мягким знаком.

Ленькин телефон я действительно давал Марианне года полтора назад. Тимирязьев тогда подрабатывал третьим запасным саксофоном у голубоватого американца.

– Гомик-то он, конечно, гомик, – говаривал мой друг, – но мы его любим не за это!

Американец оказался каким-то известным певцом. Я даже побывал на его концерте. Он пел по-английски, старательно не выговаривая слова. В общем, мне понравилось, и я поделился впечатлениями с Марианной. К моему удивлению, англичанка уже давно горела желанием попасть на его концерт.

– Нет проблем! – ответил я. – У меня друг в его оркестре, первая скрипка.

– А за кулисы он провести может? – тихо спросила Марианна.

– Да хоть в гримерную!

Вот тогда-то англичанка и пристала ко мне, чтобы я дал ей Ленькин телефон. Тимирязьев сводил ее на несколько концертов. Сам он как третий саксофон неизменно сидел за сценой со своей изогнутой трубой наготове. На тот случай, если первого саксофона неожиданно хватит удар, а у второго вдруг начисто пропадет музыкальный слух.

Наконец американец уехал. Первый и второй саксофоны – тоже. А вот Ленька Тимирязьев остался. Он и решил приударить за нашей англичаночкой. Мой друг даже сводил Марианну в ресторан – разумеется, за счет администрации. Но, сообразив, что с Марианной не так-то просто сладить, отступился. Однако тимирязьевский телефон почему-то до сих пор хранился в записной книжке англичанки.

Тем временем мадам Еписеева продолжала:

– Ну у тебя и друзья! Сроду таких не видала! Теперь я понимаю, почему ты такой чудной. Еще бы, с детства общаться с идиотами!

– Ленька вовсе не идиот, – заступился я за друга. – Это он из-за женщины таким стал…

Мое замечание, кажется, немного удовлетворило мадам Еписееву. Она заметила более миролюбиво:

– Одни, значит, женщинам цветы дарят, в театр их водят, а другие – что-то непонятное бубнят да на какой-то пружинке играют…

– Это мумуй, – узнал я новый Ленькин инструмент.

Мадам Еписеева хлопнула меня перчаткой по губам.

– Мумуй он или не мумуй, не знаю, но этот твой шизик кое-что сообщил о тебе. Ты, говорит, недавно у него ночевал. В ванной! Подумать только! – Мария встала на цыпочки и поцеловала меня в лоб. – А потом уехал в неизвестном направлении. Я твоего йога спрашиваю: ты, мол, не знаешь, куда Сеня собирался? А он отвечает: я мутировал, что ли…

– Медитировал, – поправил я.

– Ну да, – согласилась мадам Еписеева. – Словом, он ничего не знает. Я его пытать: нет ли у тебя еще каких друзей, а тут вылетела какая-то баба нечесаная и погнала меня вон из квартиры. Только я и успела выведать у твоего сумасшедшего, что есть у тебя, оказывается, одна подружка. Он мне и телефончик ее дал…

Мария осуждающе взглянула на меня, будто хотела сказать: «Эх, бабник ты, бабник!» Я понял, что Тимирязьев дал Маше телефон мадам Колосовой, и приготовился к худшему.

– На следующий день, – продолжала Мария, – я ей позвонила. С утра…

– Утром она работает, – смущенно вставил я. – Надо вечером…

– Все-то ты о ней знаешь! – прошипела мадам Еписеева, но тут же смягчилась: – Вечером я к ней зашла. На работе пришлось взять отгул за свой счет. Подруга у тебя тоже не сахар. Мымра какая-то. И разговаривать по-человечески не умеет.