Пэлем Вудхауз - Общество для Генри

— А где ты возьмешь тысячу фунтов?

— Это все спрашивают.

— Не могу понять, как ты вообще существуешь. Почему ты живешь в этом дворце? Здесь что, не берут арендной платы?

— Полагаю, какая-то символическая сумма время от времени переходит из рук в руки. Этим занимается Билл.

— Билл?

— Хозяин дома. Мой однокашник.

— Это он открыл дверь?

— Нет, пристав.

— Что?!

— Действующий от имени Даффа и Троттера, которым я немного задолжал. Не знаю, знакома ли ты с такими вещами, но они сперва посылают тебе серию писем с просьбой уладить затруднения, и если затруднения не улаживаются, отправляют пристава.

— Ты хочешь сказать, он все время при тебе?

— Да.

Джейн, хоть и не одобряла брата за денежную необязательность, тут же его пожалела.

— Бедненький! Какой ужас!

— Нет, я не в обиде. Скорее наоборот. Кларенс — очень приличный малый. Кларенс Бинстед. Раньше играл на сцене, потом бросил, потому что это не совмещалось с его пьянством.

— Так он не только приставляется, но и прикладывается? Ты открываешь мне поразительные тайны из жизни бедняков.

— Суровая явь. Но если ты собираешься убиваться по моему поводу, то не стоит труда. Он сегодня уезжает. Билл за все расплатился.

— Очень мило с его стороны.

— Да, Билл такой. Щедрый. Добросердечный.

— Чувствуется. Хотела бы я с ним познакомиться. Где он?

— Поехал в Лондон к адвокату. Насчет наследства.

— Он получил наследство? Большое?

— По моим меркам — нет. Говорит, что-то около восьмисот фунтов в год.

— По-моему, неплохо.

— Да, кое-как перебиться можно. И, конечно, я отдам ему пять фунтов от Генри. Это что, ехидный смешок?

— Самый ехидный, на какой я способна.

— Ладно, оставайся и сама увидишь. Он приедет часов в шесть.

— Не могу. Мне надо обратно к цивилизации. Я обедаю с Лайонелом.

Как она и ожидала, при этом имени Алджи осуждающе фыркнул. Он не одобрял ее планов на семейную жизнь и редко удерживался, чтобы этого не сказать.

— Этот гнус! Я думал, он в Америке. Разве ты не говорила несколько месяцев назад, что он поехал туда поганить дом какому-то миллионеру?

— Он вернулся.

— Готов поспорить, еще гнуснее прежнего. Мог ли я вообразить, что моя единственная сестра вздумает выйти за интерьерщика?

— Он еще торгует антикварной мебелью.

— Тем хуже. Не могу понять хода твоих рассуждений. Что ты рассчитываешь получить? Уж несомненно, целая жизнь с Л.П.Грином — слишком большая цена за бесплатно отделанную гостиную. Говоришь, вы вместе обедаете? Подсыпь ему яда в суп.

— Вряд ли мы будем есть суп.

— Тогда будь начеку. Смотри, чтобы в конце обеда он не отошел к телефону, оставив тебя платить по счету. Самое разумное, конечно, разорвать отношения за послеобеденным кофе. Да, именно так. Скажи, что много думала в его отсутствие и теперь между вами все кончено.

— Он не обидится?

— Напротив, восхитится твоим здравым смыслом. Ему прекрасно известно, какая он сволочь. Столько лет все ему об этом говорят. Я учился с Л.П.Грином, и у меня целая копилка историй, показывающих его полную негодность к употреблению. Как биологическая особь, он плох решительно всем. Помню как-то…

— До свидания, — сказала Джейн.

Она взяла сумочку и вышла. Кларенс Бинстед, пристав, стоял в прихожей, облокотясь на подставку для зонтиков. Они вежливо попрощались.

На встречу Джейн шла не без некоторого трепета. Они с Лайонелом не виделись полгода, а первое свидание после долгой разлуки это всегда нервно. Она чувствовала, что почти робеет.

Неуютное ощущение еще усиливалось тем, что обедать должны были у Лайонела в клубе — древнем и важном заведении, куда он вступил, потому что там собирались богатые люди, владельцы сельских усадеб, которым в любую минуту может потребоваться художник по интерьерам или торговец антикварной мебелью. Только год назад учредители со скрипом согласились выделить помещение, куда члены клуба могли бы приглашать дам. Меньше всего Джейн хотелось встречаться в таком месте. Здесь царила мрачная респектабельность, на окнах висели плотные шторы, мебель была тяжеловесная, дряхлые официанты с трудом переставляли ноги.

Все в Лайонеловом клубе угнетало Джейн, и особенно — испытание, которому посетители подвергались при входе. Они оказывались в просторном вестибюле, уставленном отвратительными статуями, в обществе швейцара, с которого эти статуи, возможно, лепили. Ему надо было сообщить свою фамилию и фамилию пригласившего лица. Швейцар, явно не веря ни единому слову, но, видимо, забавляясь тем, что самозванец сейчас окончательно себя разоблачит, отряжал мальчика к указанному лицу, предвкушая, как тот вернется и скажет, что лицо впервые о таком слышит. Это, словно говорил швейцар, навсегда отучит вас приходить сюда и просить в долг.