Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 2

— Совсем забыли старика, — сетовал Мейерхольд. — Не звоните, не заходите… А мне о стольком надо с вами поговорить!

И еще долго, склонившись со своего гренадерского роста к скромным Зяминым размерам, чуть ли не заискивая, он жал руку подростку и на глазах у ошеломленной красавицы брал с него слово, что завтра же, с утра, увидит его у себя… Им надо о стольком поговорить!

«После антракта, — выждав паузу, продолжал эту историю Зиновий Ефимович, — я позволял себе смеяться невпопад…» О да! если короля играют придворные, что ж говорить о человеке, «придворным» у которого поработал Всеволод Мейерхольд?

Наутро шестнадцатилетний «король» первым делом побежал в дом к благодетелю. Им надо было о стольком поговорить!

Длинного разговора, однако, не получилось. Размеры вчерашнего благодеяния были известны корифею, и выпрямившись во весь свой прекрасный рост, он — во всех смыслах свысока — сказал только одно слово:

— Ну?

Воспроизводя полвека спустя это царственное «ну», Зиновий Ефимович Гердт становился вдруг на локоть выше и оказывался невероятно похожим на Мейерхольда…

…в своей жизни Зиновий Гердт, по его собственному признанию, услышал от билетерши кукольного театра:

— Когда играете вы, зрители сидят как живые…

Случались, впрочем, и комплименты потяжелее.

— Спасибо, спасибо! — тряс руку Зиновия Ефимовича какой-то военный. Дело было на премьере фильма «Фокусник». — Я почти не жалею, что зря потратил два часа!

А лучший комплимент в исполнении самого Гердта звучал так:

— Мне понравилось! А те, у кого еще хуже со вкусом, — вообще в восторге!

Еще из Зиновия Ефимовича:

— Видеть вас — одно удовольствие! Не видеть — другое…

В середине семидесятых резко подорожали такси. Советский народ не понял юмора, и московские таксисты, потеряв былую надменность, печально выстроились в рядок на стоянках, вместе со своими шашечками.

На эту картину и наткнулся, выйдя вечером из Дома кино, Зиновий Гердт. Таксисты наперебой начали зазывать его в свои машины, и услышали в ответ непреклонное:

— Я — в парк!

На настоятельную просьбу об интервью Гердт со вздохом ответил молодой журналистке:

— Ах, всем вам от меня только одно нужно!..

Пастернака Гердт знал наизусть.

Это надо понимать буквально: любую строчку из «синего тома» Зиновий Ефимович мог продолжить следующей. Русская поэзия была растворена в нем, кажется, целиком, и для лыка в строку от Гердта не требовалось никаких усилий…

Как-то после творческого вечера Давида Самойлова в Москве в маленькой, но грандиозной по составу компании поехали к Окуджаве, в тот самый, печально упомянутый в «арбатском» стихе, Безбожный переулок.

Самойлов был расстроен. Ему казалось, что вечер прошел неудачно: и актер N. читал его стихи плохо, и аудитория неуловимо изменилась с прошлых времен…

— Раньше, когда я читал стихи, — стоял гул!

Гердт, уже сидевший над стопочкой, печально развел руками:

— Гул затих…

Это было в день нашего знакомства.

Я приехал на дачу к Гердту, чтобы обсудить сценарий будущего фильма о нем (когда телевизионное начальство предложило мне это, я крикнул «да» прежде, чем начальство закончило фразу).

На третьем часу нашего разговора в кабинет вошла Татьяна Александровна и предложила переместиться за стол. Гердт подозрительно сильно обрадовался моему согласию поужинать вместе с ними и начал лично хлопотать на кухне, приговаривая что-то насчет собственного гостеприимства.

Через несколько минут передо мной, как на скатерти-самобранке, расстелилось еды-питья: лежал на тарелке сочный антрекот, исходила паром картошка, блестели свежевымытые перцы… А напротив сидел Зиновий Ефимович Гердт — перед стаканом воды и лежащим на блюдечке кусочком мацы.

Всё остальное, по случаю астмы, ему запретили врачи.

Сидевшая рядом с мужем Татьяна Александровна голодала из солидарности.

А я сидел перед антрекотом, и слюноотделение уже шло полным ходом. Я пискнул что-то жалкое в том смысле, что предполагал ужинать вместе с хозяевами…

— Ну что вы! — воскликнул Гердт. — Я обожаю, когда при мне вкусно едят! Сделайте одолжение!

И даже, кажется, приложил руки к груди, изображая мольбу.