Игорь Ушаков - Ветхий Завет с улыбкой

Иоав непрестанно с кем-то воевал. Во время войны против Раввы Аммонитской, он окружил царственный город и послал Давиду донесение: «ДАВИДУ ЛИЧНО тчк НАПАЛ НА РАВВУ тчк ОВЛАДЕЛ ВОДОЮ ГОРОДА тчк СОБЕРИ ОСТАЛЬНОЙ НАРОД И ПОДСТУПИ К ГОРОДУ тчк ЕСЛИ Я САМ ВОЗЬМУ ЕГО зпт ТО МОЕ ИМЯ БУДЕТ НАРЕЧЕНО ЕМУ тчк».

Давид, конечно, не мог стерпеть, чтоб город был наречен не его именем, а именем Иоава. Собрал Давид народ и пошел к Равве, и воевал против нее и взял ее.

Когда захватившие город начали грабеж, то и Давид снял с трупа тамошнего царя венец и возложил на свою голову. А венец тот был золотой с огромным драгоценным камнем. Много захватил Израиль добычи и вынес ее из города. Народ же весь, что жил в этом городе, он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи.

Словом, устроил он тот еще Освенцим! Не хватало только доктора Менгеле для проведения медицинских опытов на живых людях перед сожжением…

Так Давид поступил со всеми городами Аммонитскими. И возвратился после того Давид и весь его народ в Иерусалим. Настало время отдохнуть от трудов праведных и войн неправедных.

У Авессалома, сына Давидова, была сестра красивая, по имени Фамарь, и полюбил ее Амнон, сын Давида. И скорбел Амнон до того, что заболел из-за Фамари, сестры своей. А Фамарь была девственница, и Амнону страшновато было вот прямо так взять и затащить ее в постель.

А у Амнона был друг, по имени Ионадав, сын брата Давидова. Ионадав был большой пройдоха, человек очень хитрый. Спросил он как-то Амнона:

— Что-то ты иссох весь, худеешь с каждым днем. Не откроешься ли мне, в чем дело-то?

— Втрескался я без памяти в собственную единокровную сестру Фамарь, сестру Авессалома, брата моего. Извелся от любви!

— А сделай ты вот что. Ложись в постель свою, и притворись больным. Придет отец твой навестить тебя, а ты скажи ему, чтобы прислал он тебе Фамарь, сестру твою, чтобы подкрепила она тебя пищею, чтобы приготовила она кушанье при твоих глазах и чтобы ты ел из рук ее.

Так и сделал Амнон, а навестивший мнимого больного Давид по просьбе сына наказал Фамари пойти в дом Амнона и приготовить ему поесть. Пришла Фамарь в дом брата своего Амнона, испекла лепешки, выложила их со сковороды пред ним, но он не хотел есть, пока все не выйдут от него. Тогда сказал Амнон Фамари, чтобы отнесла она кушанье во внутреннюю комнату и покормила его из рук своих.

Взяла Фамарь лепешки, которые приготовила, и отнесла Амнону, брату своему, во внутреннюю комнату. И когда она поставила пред ним, чтоб он ел, то он схватил ее и повалил на лежанку. Фамарь стала вырываться и кричать:

— Что делаешь, придурок! Отпусти меня сейчас же! Не делается так в Израиле. Не бесчести меня, ибо куда пойду я с моим бесчестием? И ты, ты будешь одним из безумных в Израиле. Поговори с отцом, не откажет он отдать меня тебе законным путем.

Но Амнону, видно, моча в голову ударила, не хотел слушать слов ее, преодолел он ее и взял силою.

Сотворив то, что сотворил, Амнон то ли от стыда, то ли от страха за последствия мгновенно возненавидел Фамарь величайшею ненавистью, которая была сильнее любви, какую он имел к ней.

И сказал Амнон Фамари, удовлетворив плоть свою извращенную:

— Встань и поди вон!

— Ну, нет, братец мой! Прогнать меня теперь — это зло больше первого, которое ты сделал со мною.

Но Амнон позвал отрока своего, который служил ему, и сказал:

— Прогони-ка от меня эту потаскушку вон и запри дверь за нею.

На Фамари была разноцветная одежда, ибо такие верхние одежды носили царские дочери-девицы. Понял отрок, чья дочь эта девица, но слово господина важнее — вывел ее слуга вон и запер за нею дверь. Посыпала Фамарь пеплом голову свою, разодрала разноцветную одежду свою, положила руки свои на голову свою, и так шла и вопила.

Увидел ее брат ее единоутробный Авессалом и, догадавшись обо всем, спросил:

— Не Амнон ли, брат твой, который все увивался вкруг тебя, сотворил зло над тобою? Но теперь молчи, сестра моя: он — брат твой, не сокрушайся сердцем твоим об этом деле.

Стала после этого жить Фамарь в одиночестве в доме Авессалома, брата своего.

Но шила в мешке не утаишь: докатилась молва и до царя Давида. Услышал все царь Давид сильно разгневался, однако не опечалил духа Амнона, сына своего, ибо любил его, потому что тот был первенец его. А еще, видимо, и потому, что сам был кобелино тот еще, а как известно, яблочко от яблоньки недалеко падает.