Анатолий Вилинович - Дальнейшие похождения Остапа Бендера

— И эти стихи в газете напечатают? — спросил старший.

— И эти, — кивнул Бендер, жалостливо глядя на вершителя своей судьбы. — Если… Если бы я смог сегодня подписать гранки, дорогие товарищи, тяжело вздохнул задержанный.

— Гранки? Это как же понимать, а? — звякнул котелком старший.

— Ну, значит… первые… контрольные отпечатки, правильно ли все, как я только что прочел.

— А-а… — протянул понимающе старший и загасил лампу.

За окнами уже светило солнце, было слышно как с крыши срывались оттаявшие сосульки. Как порывами теплого ветра, весна отогревала зимнюю природу.

— Да, сейчас не все знают, что эти стихи любил лейтенант Шмидт.

— А ты откуда знаешь, поэт? — недоверчиво воззрился на Бендера старший погранзащитник.

— Знаю, от его детей Коли и Васи, — не моргнув глазом, пояснил Остап. И чтобы не дать стражам границы задавать уточняющие вопросы, поторопился сказать: — Я с ними дружу. Хорошие товарищи, настоящие сыны своего отца-героя. Они ездят по городам, рассказывают о своем отце, как он поднял восстание, собирают пожертвования на памятник лейтенанту Шмидту…

Объяснение Бендера произвело благоприятное впечатление на стражей границы. Некоторое время они молчали, затем Сидоров тихо не смело спросил:

— Иван Акимович, а может и нам сколько-нибудь на памятник?

— Можно. И вот что, Сидоров, улик у задержанного нет, нарушение одно — был в погранзоне. — И взглянул на необутую ногу Остапа, сочувствующе отметил: — Сам пострадал, видать… Художник-поэт дружит с детьми лейтенанта Шмидта, — почесал затылок он. — Отпустим? Пусть идет, едри его корень. И без него хлопот не оббираешься… Но чтобы газету прислал! — строго предупредил он Бендера.

— И адрес, куда деньги послать на памятник лейтенанту Шмидту, — добавил Сидоров.

— Клянусь, клянусь, дорогие товарищи! — ожил великий выдумщик, не веря, что его вот-вот отпустят. Не во сне ли это?

— Сидоров, дай ему на ногу что-нибудь. Пока доберется, нога и окоченеет у поэта.

— Благодарю, благодарю, дорогие товарищи, ах, как я вам благодарен! — рассыпался в жарких словах не вышедший в графа Монте-Кристо.

— Стихи пришли, понял? — строго погрозил пальцем Бендеру старший, уходя. — И адрес…

— Пришлю, непременно пришлю, уважаемый служитель границы.

— И адрес…

— Идем, что-то на ногу дам, — скомандовал Сидоров. — Да и прикроешься чем-нибудь.

Вскоре бывший миллионер-одиночка шел от погранпоста у приднестровских плавней к проезжему тракту, стремясь как можно быстрее достичь его и устроиться на какой-нибудь попутный транспорт.

Одна нога Остапа была в сапоге, другая в изношенном войлочном опорке. Голову прикрывала замусоленная армейская фуражка с оторванным козырьком, а фигуру великого комбинатора согревала старая попона, пропахшая конским потом и навозом.

Когда Бендер добрался до большака, то быстрее зашагал в сторону, откуда он еще вчера, тяжело нагруженный золотом, прибыл поближе к румынской границе.

Недлинный мартовский день уже шагнул за полдень. То, что расквасилось под лучами солнца, снова затягивалось узорчатой ледяной корочкой. Дорога была пустынна. Ни в его сторону, ни на встречу никто не шел и не ехал. И только в небе проплывал курлыкающий косяк журавлей, который Остап проводил взглядом, пока стая не скрылась из виду.

Остап не шел, а брел уже более часа, когда впереди послышалось громкое тарахтенье и он увидел — навстречу ему с хвостом сизого дыма катится, подпрыгивая, автомобиль. И когда машина приблизилась, Бендер узнал в ней до боли знакомую ему «Антилопу». Он замахал руками, как утопающий, увидев спасательный корабль.

— Адам! Адам! — заорал он, видя за рулем кожаную куртку Козлевича.

Но Адам Казимирович зазвенел колокольчиком, что означало: «Берегись» и, свернув к обочине, проехал мимо.

— Адам! Адам! — понесся рысью великий комбинатор за автомобилем.

Козлевич сквозь тарахтенье мотора услышал голос бывшего председателя конторы «Рога и копыта». Он уменьшил выпуск сизой гари из своего «лорен-дитриха» и остановился. Вышел из машины и с удивлением, на какое он только был способен, смотрел на странного путника, в котором узнал своего бывшего командора.

— Адам! Адам! — подбежал к нему Бендер. — Помогите, Адам Казимирович! Мне плохо, очень плохо, меня ограбили, оставили ни с чем. Я чуть было не попал под статью уголовного кодекса. Помогите мне, Адам…

— Дорогой Бендер! — осматривал великого комбинатора добрейший Козлевич и соболезнующим голосом промолвил — Я всегда… Но сейчас, — указал он на своих четырех пассажиров.