Анатолий Вилинович - Дальнейшие похождения Остапа Бендера

В голове Остапа замелькали мысли в поисках доказуемого оправдания, и такое нашлось.

— Так я же и говорю, дорогие товарищи. Я художник, поэт по заказу музея рисовал картину «Лунная ночь на Днестре» — назвал он творение великого Куинджи, заменив Днепр на Днестр. — Вы, наверное, видели в одесском музее мою картину «Лунная ночь на Днепре». Вот музей и заказал мне картину такую же, но на Днестре. Такие картины рисуют только ночью, дорогие товарищи, при луне… — пояснил «великий художник». — Лунная ночь как раз и была…

— А где ты живешь в Одессе? — спросил вдруг старший.

— Малая Касательная, шестнадцать, — без малейшего промедления выпалил Остап, вспомнив адрес Корейко. И для большей убедительности добавил: — Рядом с кинотеатром «Капитолий», — пришла ему на ум мысль так сказать, вспомнив место расположение его конторы по заготовке рогов и копыт.

— Проверим, — расстегнул старший ворот гимнастерки, ему стало жарко от плотного завтрака.

И Остап увидел сквозь расстегнутый ее ворот край морской тельняшки. «Определенно он из матросов. Как это я раньше не заметил наколку — якорь на руке, когда он выгребал кашу из котелка?» — мысленно засокрушался он и, пытаясь расположить пограничников к себе, предложил:

— Хотите послушать одесский портовый анекдот?

— Послушаем, если портовый, Сидоров?

— В рваном клеше и тельняшке одессит с причала спрашивает: «Эй, на шхуне!.. — Ему в ответ: «Да, на шхуне». Одессит: «Вы на работу берете? «Нет, не берем». «Ха, счастье, ваше, — пошел по пирсу безработный, — а то бы я вам наработал».

Сидоров хмыкнул, старший взглянул на него и с непроницаемым выражением лица произнес:

— Бендюги какой-то…

«Не взяло», — мысленно отметил Остап и быстро проговорил: — А вот еще, морской, товарищи. Кораблекрушение. Спасатели за волосы вытаскивают тонущих пассажиров из воды в лодку. Одного, другого, третьего. А четвертый попался лысый. Спасатель, хлопая его по лысине, строго: — Товарищ, нам не до шуток. Дайте голову!»

И этот анекдот не рассмешил пограничников. «Не берет их юмор — подумал Бендер.

— Ясно… — хлопнул ладонью-лопатой по столу старший пограничник и встал. — Отведи его, Сидоров, к тем двоим в задержалку. Завтра всех троих отправим как положено.

— Сейчас, Иван Акимович, допишу вот только… — засуетился за столом Сидоров.

Иван Акимович взял котелок и кружку, чтобы помыть их или сходить за новой порцией каши, но сел, так как Сидоров подал ему листки для подписи. Старший прочел и повторил вслух часть написанного: — Выдает себя за художника и поэта, — за поэта выдает себя…

— А ну-ка почитай нам свои стихи, раз ты поэт, — откинулся он на спинку стула.

И Остап, набрав в грудь побольше воздуха, начал декламировать все, что ему приходило на ум.

— Стихи, как стихи, — пожал плечами старший пограничник, когда бывший миллионер-одиночка сделал паузу, смахнув со лба пот. — Что же в них о мировой революции ничего не сказано?

— И о текущем моменте, о построении социализма в нашей стране? — вставил критически Сидоров.

— И это есть, есть, дорогие товарищи! Я только вчера отдал их для напечатания в газете, поверьте, клянусь, — застучал себя в грудь не только великий комбинатор, но и непревзойденный выдумщик. — Как только выйдет газета, я сразу пришлю ее вам.

Видя, что его поэзия и обещание не произвели не стражей границы нужного впечатления, он совсем упал духом, как вдруг его осенило и он с надеждой выпалил:

— А вот послушайте стихи, которые очень любил герой революции лейтенант Шмидт. Он вспомнил свои стихи, которые в юности пытался напечатать в газете:

Последние строки Остап сочинил тут же в угоду пограничникам. Они остановились и смотрели на декламатора со вскинутой рукой и в одном сапоге. И он продолжил, не охлаждая свой поэтический порыв:

— Или вот любовное, товарищи, — несло великого сочинителя поэзии:

— не в рифму импровизировал он.