Михаил Крюков - Разговорчики в строю. Лучшее за 2008-2009 годы

Я знал про ракету «Шрайк», которая наводилась на радиоизлучение и сразу бы разнесла к чёртовой матери наши огромные антенны, спрятанные в белых шарах радиопрозрачных укрытий. Поэтому езду в холодный полевой район с ящиками, полными каких-то транзисторов и гаечных ключей, я воспринимал не как репетицию восстановления боеготовности, а как некий сакральный ритуал, через который должен периодически проходить настоящий мужчина, чтобы подтвердить свой статус. Это позволяло легче переносить неминуемые тяготы и лишения.

Философский взгляд на вещи здорово помог и на этот раз – мы просидели в полевом районе почти двое суток. Убежищ от стужи и ветра не было – чтобы не раскрыть врагам местонахождение секретного полевого района, их заранее не делали. Когда закончились запасы огненной воды, окружающая действительность для АБВГдейщиков понемногу утратила реальность. Осталось только ощущение смертельного холода, глухие удары в ушах (кто-то пытался поставить ротную палатку и безуспешно вбивал кол в вечную мерзлоту), покрытые инеем шерстяные подшлемники со сверкающими оттуда безумными глазами, и над всем этим – разноцветные ленты полярного сияния. Потом обратный марш, апокалиптическая картина дегазации колонны в тридцатиградусный мороз полярной ночи, потоки мыльной воды, трескучие звуки рвущихся при движении заледенелых ОЗК и бодрые выкрики химика Ромы: «Ничего, потерпите, ребята, сейчас погреетесь!» И поднимающееся над горизонтом зарево – добрый химик поджёг для нас «ядерный лес» – с гектар вбитых в землю рядом друг с другом старых водопроводных труб, облитых напалмом.

Инфернальный слалом АБВГдейки в «ядерном лесу» завершил полевой выход. Мы приступили к восстановлению боевой готовности, то есть снова сдали имущество на склад Главного инженера и разбрелись по своим техническим зданиям, чтобы залить в себя горячего чаю и в бессознательном состоянии упасть на диван в комнате отдыха дежурных смен. Учения продолжались, многочисленные московские «посредники» бродили по технической территории, но у них хватало осторожности не приставать к закопчёным и злым АБВГдейщикам с требованиями изобразить это самое «восстановление боеготовности». К остававшимся в части усиленным дежурным сменам никакого снисхождения не было – в морозной ветреной ночи сновали группы бойцов и офицеров, перетаскивая с места на место кирпичи на носилках и рулоны рубероида, а довольные «посредники» чирикали что-то карандашами в записных книжках. Своим воспалённым мозгом я сообразил, что сослуживцы имитируют восстановление технических зданий, разрушенных попаданиями вражеских бомб, но сил не хватило даже на злорадство. Сомнамбулически доковыляв до родного астрономо-геодезического пункта, я ввалился в здание и, сдвинув кобуру с пистолетом на живот, упал на продавленный диван в комнате отдыха, наслаждаясь теплом и покоем. Действительность поплыла, я впал в состояние нирваны.

Сознание возвращалось постепенно. Сначала я сообразил, что с меня сняли сапоги и заботливо накрыли тёплым стёганым чехлом от астрономической фотоустановки. Потом понял, что меня разбудили голоса – в комнате отдыха тихо переговаривались рядовые Алимин и Аладушкин. По всей видимости, решали кроссворд, коротая время между витками нашего спутника по орбите. Но разбудили меня не они – через приоткрытую дверь комнаты отдыха доносились громкие вопли громкоговорящей связи. В окружающем мире продолжала бушевать война, неугомонные америкосы проводили очередной налёт на многострадальную часть – а мне-то наивно казалось, что с победным возвращением АБВГдейки всё закончилось!

– Четвёртый отдел! Четвёртый отдел! – возбуждённо выкрикивал оперативный дежурный Урюпин с командного пункта. – У вашего здания разорвалась фугасная авиабомба! Доложить о повреждениях и потерях личного состава, выслать команды для устранения разрушений!

– Четвёртый отдел принял, о разрушениях доложу…, э-э-э, позже, потери…, м-м-м…, уточняются, – слышался голос начальника четвёртого отдела майора Герцена.

– Герцен, ну что вы там мумите?! – страдальчески вопрошал командир части Василий Иванович Будаев, очень переживавший за итоговую оценку.

Алимин с Аладушкиным тоже внимательно прислушивались к отголоскам войны, видимо беспокоились за наше техническое здание – не хотели бегать вокруг него с кирпичами по морозу под надзором столичного проверяющего.

– Сейчас он и нас зацепит, – философски заметил Аладушкин.