Славомир Мрожек: Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы

Как часто бывает у Мрожека, в «Танго» сплетено в тугой узел много сложных проблем, включая роль и место интеллигенции в современном мире, ее духовный конформизм, выступающий иногда под маской бунта. Короткий путь от страха за собственную шкуру («Да, стрелять, стрелять, еще раз стрелять, но, во всяком случае, не в меня») через «творческое» усвоение чуждой идеи к соучастию в преступлении и добровольному доносительству, — вот еще одна разновидность приспособленчества, воплощенная в образе Окулиста в одноактной драме «Ка́роль».

«Вознамерившись написать несколько произведений, посвященных человеческой жизни и нравам, дабы, по выражению милорда Бэкона, „добраться до подоплеки людей и дел их“, я счел более целесообразным начать с рассмотрения человека вообще, его природы и его состояния, поскольку для того, чтобы проверить любой нравственный принцип, исследовать совершенство или несовершенство любого существа, необходимо сперва постигнуть, в какие обстоятельства и условия оно ввергнуто, а также каковы истинная цель и назначение его бытия. Наука о человеческой природе, подобно другим наукам, сводится к немногим отчетливым положениям: количество абсолютных истин в нашем мире невелико. Это относилось до сих пор к анатомии духа, как и тела…» — такими словами предварил более 250 лет назад Александр Поуп трактат в стихах «Опыт о человеке».

Каждое произведение Славомира Мрожека — тоже \ своего рода «опыт о человеке». С поразительной изобретательностью такой опыт ставится им в пьесе «Бойня». Быть человеком это уже очень много, — уверяет в ней оживший бюст Паганини. Он охотно отдает случайно воскресившему его Скрипачу свою гениальность за право быть просто человеком. Скрипач осуществляет свою мечту — становится виртуозом, великим Маэстро, но это не приносит ему, как и предсказывал Паганини, счастья. Предприимчивый Директор филармонии предлагает объединить свое учреждение с бойней, создать «филармонию инстинктов» и хочет, чтобы Маэстро, став мясником, выступал у него в этом качестве. Пресыщенный Маэстро было соглашается, но в день «премьеры» кончает самоубийством. Он приходит к заключению, что нет разницы между искусством и жизнью, ибо у них одна основа. А есть выбор между искусством и жизнью, с одной стороны, и смертью — с другой. Гибель искусства, гибель культуры означает смерть человечества, — говорит своей пьесой Мрожек.

Настоящий сборник впервые знакомит советского читателя в таком объеме с творчеством польского писателя. Музе Павловой и Владимиру Буричу принадлежит большая заслуга в популяризации произведений Славомира Мрожека в нашей стране. Еще в начале 60-х годов появились публикации его рассказов в их переводе в ряде газет и журналов, а совсем недавно — новые подборки в «Вопросах литературы», «Иностранной литературе». Они же перевели несколько пьес Мрожека.

В нашей нынешней общественной и культурной ситуации весьма уместно появление сборника произведений Славомира Мрожека, противостоящих тупости, косности, пошлости и бесчеловечности в разных их проявлениях.

СВЯТОСЛАВ БЭЛЗА

Боже мой, как бы я хотел быть лошадью…

Как только я увидел бы в зеркале, что вместо ног и рук у меня копыта, а сзади хвост и что у меня настоящая лошадиная голова — я сразу бы отправился в жилищный отдел.

— Прошу предоставить мне современную большую квартиру со всеми удобствами, — сказал бы я.

— Подайте заявление и ждите своей очереди.

— Ха-ха! — засмеялся бы я. — Разве вы не видите, что я не какой-то там серый человек? Я особенный, необыкновенный!

И сразу бы получил современную большую квартиру с ванной.

Я выступал бы в кабаре, и никто бы не мог сказать, что я не талантлив. Даже тогда, когда мои тексты были бы плохие. Наоборот.

— Для лошади это неплохо, — хвалили бы меня.

— Вот это голова, — восторгались бы другие.

Не говоря уже о выгоде, которую я извлекал бы из пословиц и поговорок: лошадиное здоровье, работает как лошадь, у лошади четыре ноги, и то спотыкается…

Разумеется, существование в лошадиной ипостаси имело бы и отрицательные стороны. Моим врагам я дал бы в руки новое оружие. Свои анонимные письма ко мне они начинали бы со следующих слов: «Разве вы — лошадь? Вы жалкий пони!»

Женщины проявляли бы ко мне интерес.

— Вы какой-то особенный… — говорили бы они.

Отправляясь на небеса, я, в силу факта, получил бы крылья и стал бы пегасом.