Дмитрий Ненадович - Повесть о потерянном времени

После этой командировки Сергей исколесил почти всю страну, часто вспоминая тот славный уголок коммунистического рая. И воспоминания эти имели различную степень остроты, зависящей от географического местонахождения той местности, где образы прошлого настигали капитаново сознание, а так же зависели они ещё и от степени мерзости бытовых условий в этой нескончаемой череде безмерно длинных командировок. Иногда бытовые условия капитана состояли из полки обычного железнодорожного плацкартного вагона, стоящего в кишащей комарами и мошкой архангелогородской тайге северного полигона. А иногда капитанов быт протекал в не оборудованном кондиционером безводном домике, стоящем среди знойной казахской пустыни на какой-нибудь площадке полигона, на этот раз южного. Но, всё же, большей частью, командировочный быт капитана протекал в классических советских гостиницах малых городков. В этих уютных отелях с жирнющими в спесивости своей тараканами, деловито разгуливающими по вонючим санузлам общего пользования, оборудованных всегда ржавыми, вечно текущими и неправильно обозначенными цветом кранами. В этих приветливых, дающих кров усталым путникам сооружениях, комнаты которых с пугающим постоянством монтировались заведомо неисправные включатели электрического света, находящиеся, как правило, за шкафами и, в обязательном порядке, в противоположных от входных дверей углах. Кроме того, все эти заведения высокой культуры обслуживания часто объединяло троящееся изображение на экранах слегка хрипловатых чёрно-белых телевизоров и непременно обшарпанная, словно выдержавшая добрый десяток переездов через всю страну мебель, дико скрипящая покосившимися дверцами, едва висящими на никогда ничем не мазанных петлях. В общем, было о чём вспомнить капитану в уютненьком городке Безнадежнинске, посиживая по завершению трудов праведных в какой-нибудь пристанционной столовой в окружении волнообразных, усеянных следами мушиных посиделок стен и желтого от взмывающего ввысь никотина безнадёжно кривого потолка. Вспоминать, поглядывая сквозь мутное закопчённое комбижиром окошко на протекающий неподалёку грязный ручеёк с гордым названием «р. Мочегонка» на синей, федерального значения табличке. А во время воспоминаний можно было с аппетитом жевать стопроцентно хлебные, не прожаренные как следует на кипящем неподалёку маргарине, зеленоватого цвета котлеты. При этом бывало и так, что особенную остроту капитановым воспоминаниям придавали прилипающие к столу края рукавов и расставленные кругом таблички с надписями, призывающими граждан существенно повысить культуру своего поведения, например: «Уважаемые безнадёжнинцы и гости нашего города! Просьба яйцами в солонки не лазать». Как правило, горожане и редкие гости этого гостеприимного города внимали просьбам администрации. По крайней мере, Сергей ни разу не видел ни одного гражданина, а тем более гражданки пытающихся поучаствовать в этом захватывающем эксперименте.

К последствиям той памятной командировки можно было отнести и продолжающиеся отношения с Рязанским. Отношения сводились к тому, что когда генерал-полковник ехал с визитом в Ленинград, он всегда требовал от местных начальников назначить для его встречи и последующих проводов только капитана Просвирова. Стало быть, доверял. И цена доверия была порой высока. Во-первых, на Просвирова начало коситься начальство. Во-вторых, высочайшее доверие приводило порой к довольно ощутимым ущемлениям и без того ущербных прав и свобод капитана. Одно дело, когда Рязанских наезжал в будний день: тогда все неудобства сводились к более раннему подъёму и более позднему отходу ко сну. Но иногда он приезжал для чего-то в субботу и, поздоровавшись с Сергеем, задавал ему один и тот же вопрос:

— Ну, капитан, ты, наверное, сегодня дежурный?

— Так точно, — без энтузиазма отвечал Сергей, который, конечно же, никаким дежурным не был.

— Тогда вот что, сопровождать меня сегодня никуда не нужно, оставь мне свой дежурный телефон, я, когда соберусь уезжать, где-то за час до отправления поезда тебе позвоню. Успеем?

— Смотря откуда Вас придётся забирать, — каждый раз отвечал Сергей протягивая генералу заранее подготовленный листок бумаги с нацарапанным на нём номером своего домашнего телефона.

— Как всегда. С Охтинского проспекта. Адрес прежний. Ну, будь на связи.

Это означало то, что Сергею придётся всё воскресенье сидеть дома и на каждый телефонный звонок отвечать бодрым голосом: «Дежурный по представительству заказчика капитан Просвиров!» Это приводило в шок часто звонивших ему друзей и знакомых. Реакция у всех была примерно одинаковой. Сначала следовало долгое молчание, а затем тот или иной голос недоумённо вопрошал: «Ты что? Выпил лишку? Или вконец уже заработался? В отпуск пора!» Далее, обычно ближе к вечеру, звонил генерал, и Сергей, вызвав дежурную машину, ехал его забирать с Охтинского проспекта. Провожать генерала к машине всегда выходила моложавая статная дама. Она долго целовала генерала взасос, не обращая внимания на укоризненные взгляды прохожих. По всему чувствовалось, что в такие минуты генерал ощущал некоторое неудобство, но, видимо, как истинный джентльмен не мог ни в чём отказать даме в тягостную минуту прощания. Вот такой это был генерал. Вот такой это, оказывается, был мачо. Однако оказываемое Сергею высочайшее доверие не приносило ему ничего кроме дополнительных хлопот и бесполезно затраченного времени. Генерал во время своих приездов иногда вскользь интересовался его делами и, рассеяно выслушав капитана, бормотал что-то не всегда членораздельное и невпопад, что-то типа: «Да-да, вот примем первый пусковой комплекс, тогда подумаем насчёт новых вакансий…». «Причём здесь первый пусковой комплекс и какие-то вакансии? — недоумевал, услышав очередную «гамму» Сергей, — первый пусковой комплекс мы ещё в прошлом году приняли, а о вакансиях я никогда и не заикался. Речь шла только о работе, ну и, в качестве намёка, о тяжести коммунальной жизни…». (В тот момент шло распределение квартир в доме, построенном для военных в ближнем пригороде Ленинграда, и вокруг этого процесса начали крутиться какие-то личности, очень на военных не похожие). Реакции не последовало. В общем, великое пожелание, сформулированное нашим гениальным поэтом ещё в прошлом веке: «Минуй нас пуще всех печалей…», похоже, не потеряет своей актуальности до скончания веков. Оценив ситуацию, Сергей приступил к претворению мудрого пожелания в жизнь. Он стал под любым благовидным предлогом уклоняться от столь почётных для него обязанностей, а когда предлогов почему-то не оказывалось, либо они были неблаговидными, Сергей создавал их сам. В дни генеральских наездов он вдруг начинал чувствовать резкое недомогание в суставах, сопровождаемое скачкообразным повышением температуры, а то и вовсе госпитализировался с каким-нибудь экзотическим диагнозом, вступив в преступный сговор с капитаном-доктором Зельским, перебравшимся к тому времени из подмосковного батальона прямо в Военно-медицинскую академию в город Ленинград. Генерал какое-то время повозмущался, удивляясь необыкновенной капитановой болезненности, даже одно время пригрозил уволить его по болезни, но потом немного поостыл, а затем и вовсе позабыл о нём. Сергею только этого было и надо. Пожелание гения, наконец, исполнилось: царская любовь сама собой иссякла, а царского гнева за этим не последовало.