Владимир Гутнов - Сюрприз (киносценарий)

Однако, к истории «Сюрприза» это не имеет никакого отношения, и я вернусь к моменту первой встречи с Абуладзе. Членам худсовета понадобилось полчаса уединения, чтобы бегло просмотреть киносценарии, и сразу началось обсуждение. Проблема состояла в том, чтобы из трех сценариев разных авторов выбрать один. Выбор пал на «Сюрприз». Это было сделано единогласно, но при довольно странных обстоятельствах. Вначале члены худсовета весьма пространно и лестно отзывались о другом сценарии, подчеркивая его несомненные литературные достоинства, образность языка, профессиональную монтажность эпизодов и прочее, но при этом все почему-то постоянно поглядывали в мою сторону, а я никак не мог понять причины их повышенного внимания к себе, пока, наконец, не выдержав, не сказал:

— Я с удовольствием передам это автору.

Только тут все, включая Абуладзе, облегченно вздохнули:

— А мы думали, это ваш сценарий!

Очень скоро я понял разницу в подходах к сценариям на «Грузия-фильм» и на Северо-Кавказской студии художественных и документальных телефильмов. На «Грузия-фильм» обращали внимание, прежде всего, на идею, а не на технику письма. Как образно выразился Абуладзе, между «чистой» литературой и киносценарием не больше общего, чем между созвездием Большой Медведицы и живой медведицей. В какой-то момент обсуждения Абуладзе, притаив в уголках рта хитроватую улыбку, спросил:

— Вы знаете, о чем сценарий?

Оставим пока вопрос без ответа. Тем более, что ответа на него не нашла и всемогущая в те годы цензура, ибо — пойми она тогда о чем фильм — она бы не только не выпустила его на экраны, она бы просто запретила его снимать.

Пока немного отвлечемся.

Ирония заключается в том, что у фильма, снятого по этому сценарию, написанному всего за пару дней, самая удачная судьба из всех сценариев и пьес, написанных мною вообще. Фильм 1975 года до сих пор пользуется большой популярностью у телезрителей. Его довольно часто показывают по телевидению, причем, не только в Северной Осетии, он знаком уже третьему поколению телезрителей, его героев цитируют буквально дословно, а во время показа «Сюрприза» в Доме кино в Москве, один из зрителей продавил от смеха кресло.

Странно. Не понимаю. Не мог ни четверть века назад, ни сейчас понять причину такого феномена.

Предположим, что мы любим смеяться над неудачниками. Только потому, что они другие. Не похожие на нас. Во всяком случае, мы так думаем. Неудачник, он ведь на улице обязательно провалится в открытый люк, на реке его лодка непременно даст течь, а случайно упавший с балкона цветочный горшок, конечно, выберет из голов сотен прохожих именно его, неудачника, голову. Неудачник, он во всем неудачник. Нам же на головы горшки не падают. Неудачник для того и существует, чтобы над ним смеялись. Как комедийный персонаж, неудачник беспроигрышен. Как типаж, он использовался многократно и будет использоваться и дальше. С этой точки зрения все просто и ясно. Хотя своеобразие «Сюрприза» заключается в одной очень важной детали, — «неудачник» в фильме не один. «Неудачники» практически все его персонажи.

Но меня в контексте темы интересует другое, — хорошо, мы редко задумываемся над мотивацией поступков неудачника, не анализируем ситуационные перипетии, — но почему наша каждодневная бытовая инерционность распространяется на художественную сферу? Ведь никому, даже технически совершенно необразованному человеку, сегодня не придет в голову при работе с компьютером подходить к нему с позиций и принципов лома или кувалды. У художественной сферы не менее тонкая органика, чем у компьютерной техники и вообще всех современных технологий.

Чем больше думаешь над подобными вещами, тем больше утверждаешься в странном выводе — смех всегда был, есть и будет единственной и непроизвольной формой самозащиты. Во всяком случае, в России. Подавляющее большинство россиян в каком-то смысле неудачники. Не только потому, что нас угораздило жить в стране с бесконечными экспериментаторскими способностями в поисках лучшей доли, напоминающими тяжелую стадию шизофрении. В значительной степени потому, что за прошедшие с момента отмены рабства на Руси без малого полтора века, наши предки, да и мы сами, прожили большую часть времени, в силу разных причин, в том же состоянии подавленности. Дух россиян, несмотря на извечное стремление к свободе, а, может быть, именно поэтому! — никогда не был по-настоящему свободным, а порочная приверженность к рамкам идеологических стереотипов превращала нас в заложников, перегруженных ловко выстраиваемыми государством «долговыми обязательствами». Гипертрофированное чувство постоянного долга перед оторванным от ясных человеческих корней понятием «Родины», за которым стояла только система, превращалось в вампира, душившего в зародыше само стремление личности к свободе. В подобных обстоятельствах — при традиционно зависимом и неопределенном положении личности в обществе — людям оставалось только смеяться над собой, чтобы не выглядеть хотя бы в собственных глазах полными идиотами. Если задаться вопросом, над чем же смеется телезритель при просмотре «Сюрприза» вот уже более четверти века? — то мы должны вернуться к вопросу Абуладзе: «Вы знаете, о чем сценарий?».