Михаил Веллер - Гонец из Пизы

Счет составил девятьсот двадцать рублей, что на тот день равнялось сорока долларам.

– И ты хочешь, чтобы вот за эту выпивку и закуску я отгрузил тебе, значит, четыре выстрела, которыми можно в хлам разнести все ваше говенное Адмиралтейство? – изумился артиллерист. При этом он не мешал Колчаку расплачиваться.

– Повторить! – приказал Колчак официанту. – Мушкой лети!

– З-зачем? – сурово спросил артиллерист.

– Двадцать, – ответил Колчак. – Это предел. Это полторы штуки баксов! Ты в месяц сколько получаешь?

– Это ты брось. Я же тебя не спрашиваю, почем и кому ты это перетолкнешь.

– Мне для стрельб!

– Стреляй, но не свисти. Для стрельб никто и трешки своей не выкинет. Конечно для стрельб! Но я не интересуюсь, кто будет стрелять, где, в кого и за что – это все не мое дело.

– Слушай, – сказал Колчак и замер с восторгом на краю бездны: – Эх! – ухнул он и в отчаянии ударил по колену. – Вот тебе мое последнее слово! Заедем с другой стороны. Сегодня волга – волга! ГАЗ-3110! новая! теплая! стоит три тысячи. Три тысячи! Я плачу тебе две.

– Почему две?… Три!

– Две триста.

– Ладно. Две пятьсот.

– Нету, нету, больше нету!

– Черт с тобой. Жмот. За грузовик снарядов – недельную зарплату американского полковника!…

– Ты за год получаешь недельную зарплату американского мусорщика.

– Ненавижу янки, – сказал полковник.

– Короче – когда стрельбы?

– Я тебе позвоню. Но транспорт твой!

Вывалившись из-под вывески в перекошенную холодными фонарями ночь, Колчак сориентировал полковника в сидячее положение внутри такси, махнул вслед красным огонькам и озадачился проблемой возвращения. Он оседал под мухой, лежавшей на плечах, как оленья туша.

Забытый Шурка храпел и тосковал в жигулях.

– Ты водить умеешь?

– Никак нет.

– Садись за руль… Заводи!

– А если вмажемся куда, товарищ капитан первого ранга? – усомнился Шурка.

– И в страшном сне не мечтай. До пенсии будешь мне на ремонт деньги по улицам в свой ящик собирать.

Впервые в жизни Ольховский познал счастье труда. Счастье труда – это чувство, которое испытывает заказчик, глядя, как рабочие ремонтируют крейсер Аврора.

Работяги ползали в железном чреве, трещали сваркой, жужжали фрезой и доводили дело до ума при помощи кувалды и многострадальной матери. Они курочили и восстанавливали машину с добродушной невозмутимостью пролетариев на договорной оплате.

Бригадира сводной команды звали Юрий Арсентьевич. Арсентьевич поседел в трудах, не учтенных никакими планами и сводками. Свой путь организатора производства он начал много лет назад с должности заместителя директора Казанского собора по хозчасти. Собор выполнял официальную функцию Музея истории религии и атеизма, а его завхоз – функцию снабженца дачных строек, продавая кровельную жесть, доски, кафель и цемент, и поставляя напрокат грузовичок и старый автобус. Обеспечивал он и рабсилой, не давая засидеться четырем подчиненным бездельникам. В результате проведенной в соборе реставрации образовались дача, машина и беременная машинистка. Музею остались запах опиума для народа и выбранные на десять лет вперед фонды. Ольховский нарыл умельца в конторе Балтийского завода.

Все необходимое тащилось или изготавливалось на заводском оборудовании из заводских материалов. Подмазка на лапу и расчет черным налом снижали себестоимость до взаимоприемлемого уровня. Приблизительно так можно обменять казенный танк на собственный запорожец.

Обжившись и оглядевшись в низах, Арсентьич представил полную смету. Цифра обездвижила Ольховского. Так окаменела жена Лота при взгляде на счет, который подали Сверху ее городу.

Быть яхтсменом – дорогое удовольствие, как заметил один кинопродюсер покупающему корабль викингу. Авианосец Форрестол стоит четыре миллиарда долларов. Яхта Сильвестра Сталлоне – девять миллионов. И даже средней паршивости катерок обходится не дешевле лимузина, который не заработать на паперти усилиями двадцати матросов.

Конечно, если бы экипаж Авроры насчитывал штатных шестьсот человек, и всех их заблаговременно погнать в город собирать подаяние, крейсер можно было бы содержать в боевом порядке и поныне. Так кто ж знал…

Ольховский оставил в смете лишь то, без чего обойтись было вовсе невозможно, итог здраво поделил на два, а Мознаиму приказал проговориться Арсентьичу, что командир собирается менять его на более дешевого мастера. И решил подождать эффекта.