Наталья Поваляева - Издержки профессии, или Перемена участи

Вдруг дверь отворилась, и в комнату вбежал крохотный человечек с несоразмерно большой головой, на которую был надет коричневый блестящий цилиндр, расшитый золотой нитью и бисером. Человечек трижды обежал комнату по кругу и, пригласительно взмахнув правой рукой, бросился в один из коридоров. Джонни испытал некоторую досаду от того, что ему не дали досмотреть фотографии, но интуиция подсказывала, что пренебречь приглашением никак нельзя.

Он поднялся и бросился вслед за человечком, которого мысленно уже успел окрестить Головастиком. Головастик бежал весьма проворно, и поспевать за ним на первых порах было нелегко. К тому же коридор выделывал головокружительные повороты и причудливые петли. Однако Джонни заметил, что чем дольше он бежит, тем больше бег становится похож на полет. Достаточно было раз хорошенько оттолкнуться ногами от пола – и ярдов двадцать-тридцать свободного полета обеспечены. А вскоре прикасаться к полу и вовсе стало не нужно – лишь время от времени Джонни отталкивался руками от стен, чтобы вписаться в очередной крутой поворот.

Гонка по коридору определенно понравилась Джонни-Финнегану, однако от постоянных поворотов слегка закружилась голова. Внезапно коридор закончился, и Джонни на полной скорости вылетел на широкую площадь, в центре которой стояла высокая колонна. Головастик, набирая высоту кругами, взлетел на самый верх колонны, встал на постамент и окаменел, при этом его цилиндр превратился в треуголку.

– Так это ж Трафальгарская площадь! – обрадовался Джонни. – Тут недалеко остановка омнибуса должна быть! Доеду до Беркли-Роуд.

И точно – была остановка. На ней стояли два слона на высоченных тонких, словно бы паучьих ножках. Раздался звук клаксона, и появился омнибус. Когда он подъехал к остановке, ноги у слонов сложились, как подзорные трубы, а сами слоны превратились в двух полноватых господ, одетых в одинаковые цилиндры и фрачные пары.

Вместе с бывшими слонами Джонни вошел в омнибус и сел у окна. За окном, однако, вместо городских улиц образовалась водная гладь. Джонни принялся нервно грызть ноготь на большом пальце (плавать он не умел). Вскоре омнибус растворился в воздухе вместе со всеми пассажирами, и Джонни оказался один в объятьях волн. Но не успел Джонни начать тонуть, как слева от него выросла гигантская стена воды, впоследствии оказавшаяся огромной рыбиной. «Черти меня раздери!» – процитировал Джонни своего коллегу Пата Рябого, и моментально был проглочен морским чудищем.

– Вот и конец, – подумал Джонни, но ошибся.

Внутри чудища обнаружилась комната, обшитая дубовыми панелями и устланная ковром с длиннющим ворсом, в котором, словно в океанских глубинах, безвозвратно тонул всякий звук. Посреди комнаты стоял массивный стол с зажженной керосиновой лампой и письменным прибором, а у стола – стул с длинной зубчатой спинкой в средневековом стиле. В дальнем конце комнаты, за тяжелыми бархатными драпировками, угадывалась дверь. Как только Джонни ее приметил, дверь отворилась, и в комнату бесшумно вошел дрозд, одетый в цилиндр и строгий, наглухо застегнутый сюртук. Подмышкой дрозд нес мелко исписанные листки писчей бумаги.

Подойдя к столу, дрозд отодвинул стул и сел. Достал из кармана сюртука пенсне, пристроил на клюв. Сверился с записями. Затем поднял глаза на топтавшегося возле стола Джонни и спросил:

– Джонни Макгилл, также известный как Финнеган?

– Да, – кротко ответил Джонни дрозду.

– Сколько миль до Типперари? – далее спросил дрозд, чем сперва поставил Джонни в тупик. Однако Джонни быстро совладал со смущением и ответил:

– Это смотря откуда считать, сэр. Если, скажем, от Килкенни идти, так выйдет недалеко, а если…

– Пьешь, Джонни? – перебил его дрозд.

Джонни от неожиданности аж задохнулся, а затем, разглядывая ворсинки на ковре, промямлил еле слышно:

– Ну, пью…

– Ты кончай это, Джонни Макгилл, а не то! – сказал дрозд, но не пояснил, что именно – «а не то». После чего подбросил в воздух свои бумаги, которые тут же превратились в белых мотыльков и скрылись где-то под потолком, встал из-за стола и потушил керосиновую лампу.

Настала тьма.

А потом включился свет.

– Гляди-ка, шевелится, – послышался голос Пата Рябого. – Черти меня раздери!

– Ишь ты, не убился! – выразил изумление Вуди Пруфрок.

– Чудеса, да и только, – вторил ему Билли Косой.

Джонни-Финнеган открыл сперва левый глаз, затем правый, осторожно огляделся по сторонам и сел. Он снова был на Беркли-Роуд, вокруг него валялись обломки лесов и перевернутая лохань с раствором («Неслабо же я летел!» – подумал Джонни), а трое закадычных друзей участливо склонились над ним.