Ллойд Осборн - Несусветный багаж

Около двадцати минут третьего пополудни в тот знаменательный день мрачное здание вокзала станции Ватерлоо, в чем-то напоминающее ригу или овин, было пустынным и тихим, как заброшенное святилище. К некоторым перронам притулились неподвижные поезда. Иногда раздавалось эхо одиноких шагов; извозчичьи кони извлекали своими копытами странные звуки из булыжной мостовой; где-то посвистывал заплутавший в паутине путей локомотив. Главный перрон был погружен в дремоту. Кассы были заперты; обложки повести мистера Хаггарда, в обычные дни образующие яркую декорацию книжных киосков, сегодня укрылись за ставнями. Изредка появлялся сонный служащий вокзала, и даже такие местные завсегдатаи, как нищие, а также немолодая «дама» в сером плаще и с сумочкой предпочли в этот день перебраться в более людное место. Подобно тому, как в самых отдаленных уголках небольшого тропического острова всегда чувствуется пульс океана, так и здесь едва доходящий шум и рокот свидетельствовали о том, что вокруг простирается громадный Лондон.

Старые знакомые Джона Диксона из Балларата и Эзры Томсона из Соединенных Штатов были бы обрадованы, увидев их входящими в указанное время на перрон.

— Какие имена мы себе выберем? — спросил Питман, нервно поправляя очки, которые на сей раз ему было позволено надеть.

— У вас, мой дорогой, выбора нет, вам придется назваться Бентом Питманом. Я же, кажется, выгляжу так, что мне подошла бы фамилия Эпплби. Есть в ней какое-то старосветское звучание, от нее пахнет яблочным пирогом из Девоншира. Да, и раз уж о том зашла речь, не промочить ли нам горло? Разговор предстоит трудный.

— Я бы предпочел сделать это после разговора, — ответил Питман. — Честно говоря, хочется поскорей со всем этим разделаться. Не знаю, есть ли у вас такое чувство, но мне кажется, что мы оказались в совершенно глухом и безлюдном месте, где всякому звуку сопутствует очень странное эхо.

— Неприятное ощущение, не правда ли? В любую минуту может произойти что-то неожиданное… Как будто в каждом из вагонов сидят полицейские, которые только и ждут сигнала начальника лондонской полиции с серебряным свистком во рту. На воре шапка горит, а, Питман?

Слегка обеспокоенные, они прошли весь перрон и на западном его конце разглядели щуплую фигуру, прислонившуюся к колонне. Фигура эта, несомненно, была погружена в глубокое раздумье и, устремив взор в вокзальное пространство, не замечала, что кто-то к ней приближается. Майкл приостановился.

— Эге! — сказал он. — Неужто это и есть автор послания? Ежели так, то я сматываю удочки. — Но слегка подумав, добавил более веселым тоном: — Впрочем, нет. Давайте отвернемся на минутку. И отдайте мне очки.

— Но ведь вы согласились, что в очках буду я, — запротестовал Питман.

— Да, но этот человек меня знает.

— Он вас знает? А как его зовут?

— Он доверил мне свои тайны, — заявил адвокат. — Могу вам только сказать, что, если это он дал объявление (что весьма вероятно, потому что он явно подвержен мании преследования), вы можете с чистой совестью выдвигать свои требования. Он у меня в руках.

Очки сменили владельца. Питмана хорошие новости несколько приободрили, и наша парочка подошла ближе к Моррису.

— Вы ожидаете мистера Уильяма Бента Питмана? — спросил учитель рисования. — Это я.

Моррис поднял голову. Передним стоял невзрачный человек в белых гетрах и рубашке с неприлично низким воротничком. В полушаге за ним стоял другой, более плотный мужчина в плаще, в очках и в охотничьей шляпе. Решаясь на то, чтобы вызвать нечистых духов из самого пекла, Моррис должен был учитывать, что они таки в самом деле появятся. Но в первую минуту он испытал некоторое разочарование. Приглядевшись же повнимательней, сформулировал свое впечатление более четко: никогда в жизни он не видел более нелепо одетых людей.

— Я должен поговорить с вами наедине, — заявил Моррис.

— О, пусть вас не смущает присутствие мистера Эпплби, — ответил Питман. — Он все знает.

— Все знает? Вы что, осведомлены, о чем я собираюсь с вами разговаривать? — спросил Моррис. — Речь пойдет о бочке.

Питман побледнел, но это было признаком не страха, а искреннего возмущения.

— А, так это вы! — крикнул он. — Вы преступник!

— Вы все еще настаиваете, чтобы я говорил в его присутствии? — спросил Моррис, не обращая внимания на суровые обвинения.

— Все и было в его присутствии. Он как раз и открывал бочку; так что ваша преступная тайна ему известна так же, как и Провидению, и мне самому.