Александр Никонов - Анна Каренина, самка

– Вы меня разбудили. А дорога здесь недалеко. Идите вдоль берега и вскоре ее увидите. Там недалеко уже и первые дома. Еще немного пройдете и возле трактира возьмете извозчика.

– Благодарю вас.

Брачная пара развернулась и, переставляя конечности, понесла свои тела вдоль уреза жидкости.

– Ты уверен, что он не обманул нас? – послала запрос Анна.

– С чего ты взяла?

– Взгляд у него слишком хитрый. Да и вообще странный он какой-то. Отчего он так официально нам отрекомендовался? Почему одет не как рабочий?

– Выглядит он действительно странно. А отрекомендовался, я думаю, потому что спросонья не разобрал, кто мы. И отрекомендовался, как если бы мы были из полиции или жандармерии. Думаю, он здесь скрывается.

– Какой ужас! А если бы он нас убил?

– На убийцу не похож. Может, политический? Или от алиментов прячется… Вон, кстати, и дорога…

В тот самый момент, когда брачная пара скрылась из поля видимости самца, назвавшегося рабочим Николаевым, окликнули. Самец рабочий Николаев обернулся и увидел подплывающую к берегу емкость, в которой сидел другой самец, помоложе. Он держал в передних конечностях длинный цилиндр, оконечность которого была увенчана широкой и плоской частью. Самец опускал загадочный предмет в жидкость по обе стороны от емкости и двигал им, направляя сосуд, в котором находился, к берегу.

Когда деревянная емкость коснулась суши, прибывший ловко выбросил свое тело на берег. Самцы обменялись ритуальными звуками и жестами приветствий.

– Я тут вам поесть привез, – сказал вновь прибывший и начал выносить из своей плавучей емкости некоторые веса, занимающие определенные объемы.

– Браво! Браво! – Самец рабочий Николаев распрямил манипуляторы передних конечностей, расположил их параллельно друг другу и несколько раз хлопнул друг об друга. Он модулировал звуки с небольшим дефектом, что придавало его речи, исторгаемой из ротовой полости, особый шарм. – Я аплодирую вам. И я рад, что я в вас не ошибся, товарищ Рахметов.

– Спасибо… Вот тут еще шампанское, тамбовский окорок и водочка: вечерами-то холодно.

– Не сомневайтесь, ничего не пропадет, ничего. Все съедят русские рабочие в лице своего лучшего представителя Николаева!

Самцы немного поиздавали смодулированные звуки, свидетельствующие о крайнем удовольствии.

– А у меня к вам просьба, – Рахметов, расставив кривоватые нижние конечности, устремил органы зрения на собеседника.

– Я весь внимание, батенька!

– Не могли бы вы сказать, чтобы товарищи в Гельсингфорсе выделили мне немного вашей газеты для распространения в Питере. Говорят, она улетает на ура.

– Не вопрос! Сегодня же переговорю об этом с Зиновьевым. Он придет сюда к вечеру, и я непременно передам ему. Думаю, проблем не будет. Сколько вам нужно? Сто экземпляров? Двести?

– Я бы взял пуда два.

– Два пуда! Да вы настоящий большевик! Очень полезный для нашего дела человек… А теперь присаживайтесь. Присаживайтесь, присаживайтесь, не стесняйтесь. Расскажите мне об обстановке в столицах.

– Обстановка тревожная, товарищ Николаев.

– Это хорошо, что вы не забываетесь и не проговариваетесь. Именно Николаев, никто другой! Охранка, знаете ли, не дремлет… Так что в столицах? Тревожно, говорите?

– Весьма. Самодержавие лютует. И рабочие, и крестьяне, и что, удивительнее всего, интеллигенция передовая – все грезят революцией.

– А что ж тут удивительного! – хлопнул верхними конечностями по нижним сидящий на пеньке самец Николаев. – Верхи не могут, низы, понимаете ли, не хотят. Вы читали Маркса?

– Маркса?

– Золотой человек! Непременно почитайте его! Все по полочкам разложил. Тут прибавочная стоимость, здесь труд, там товар…

– Обязательно попрошу у товарищей. Все, знаете ли, все времени нет. Мне давно еще дали книжку Чернышевского почитать, «Кто виноват?» называется, да все никак руки не дойдут. – Рахметов, послав нужные сигналы в мимические мышцы черепа, сделал виноватое выражение лица. – А что вам принести в следующий раз?

– На ваше усмотрение, батенька, на ваше усмотрение… Вы прекрасно справляетесь и без подсказок. А я нынче же распоряжусь насчет газет. Оставьте адрес, на вас выйдут наши люди… А как вы думаете, пойдет за нами народ?

– А чего ж не пойти, народ до всякой дури охоч… то есть я хотел сказать, что если он до дури охоч, то в революцию тем более пойдет… Не в том смысле, что революция – дурь, товарищ Николаев, а я хотел сказать, если…